— История моей личной жизни окончена! — с вызовом сообщила она. — Мой любимый человек… ну, короче, не свободен.

Я сочувственно покивала головой и принялась разливать чай. Нельзя сказать, чтобы меня вовсе не интересовала история личной жизни Метелкиной, но заранее смущали выражения, в каких она могла быть рассказана. Штампы с детства отвращали меня. Поэтому я только деловито уточнила:

— То есть никакого эпилога в этой истории не ожидается?

— Почему же! У меня все готово… Завещание, стихи… Я завещаю ему венок сонетов.

Как можно было на это отреагировать? «Парней так много холостых» или «Да подожди — может, он тебя еще не переживет!» Штампы преследуют всех нас…

Я опять покивала и перевела взгляд в окно. За ним открывался соответствующий помещению вид: чахлый деревянный сарайчик с прислоненной к нему деревянной же лестницей — все серо-коричневое, немощное, покорно доживающее свой век.

И неожиданно этот убогий ландшафт как-то объединился с историей первой любви и венком сонетов в завещании: все выстроилось вдруг в единую картину в торжественных и печальных золотисто-коричневых тонах, пронизанную солнечным лучом, словно сквозь просвет в осенних облаках.

Наверное, я где-то читала такой рассказ?

Я легонько щелкнула Метелкину по лбу и напомнила:

— Твой чай остывает!

Она вздохнула и покорно притиснулась к доске-столу.

— Слушай… А может, Славик тебе поможет с учебой? Он же у нас вроде в начальстве!

— Уже не в начальстве, — махнула она рукой, — я звонила…

— М-м… А Жорж знает? Может, посоветуешься с ним?

— Жорж уехал в Москву. С Томкой. Здесь, говорит, перспективы нету…

— Что-о?! — завопила я, вскакивая.

И тут же плюхнулась на место: палка-опора накренилась, и стол поехал в мою сторону вместе с чашками и чайником.

— Валера! Жорка сбежал! В Москву! И Томка с ним! — закричала я с порога, швыряя в угол сапоги.

Из комнаты послышалось какое-то мычание.

— Ты слышишь?! Уехали насовсем! Предатели!

— Бывает… — отозвался Валерий.

Я застыла на пороге. Сюжет речи вылетел у меня из головы.

Машинка косо стояла на полу. Вокруг валялись разбросанные книги, бумаги и опрокинутая карандашница. И листки рукописи — РУКОПИСИ! — беспорядочно белели, расшвырянные по всей комнате, и устилали пол, точно гигантские хлопья снега.

А на столе красовался компьютер.

Элегантно-серый монитор горел светлым окном экрана, обрамленным разноцветными сияющими точками и таинственными символами.

Сотни две клавиш на плоской панели клавиатуры были помечены русскими и латинскими буквами, а также иными неизвестными знаками.

Чуть слышно урчал системный блок, игриво подмигивая то красной, то зеленой звездочкой.

Еще какие-то неведомые мне части электронного ансамбля расположились вокруг, раскинув по столу паутину проводов.

Компьютер в кабинете информатики или в офисе у Самого воспринимался как вполне естественная часть интерьера.

Компьютер же в этой комнате выглядел примерно как модель лунохода в коммунальной кухне.

— Ну как? — осведомился Валерий, любуясь произведенным эффектом.

— Величественно, — выдохнула я, наконец обретя дар речи.

— Выдали в издательстве! Как перспективному автору! — В голосе его журчало и переливалось ликование.

Я присела на диван. Притихшие вещи вокруг испуганно застыли, прислушиваясь к голосу нового жильца.

— И… чем же должен перспективный автор оправдать такое доверие? — постепенно приходя в себя, поинтересовалась я.

— Первоклассной прозой! Пер-во-клас-сной!! Про-зой!! — вскричал Валерий и вскочил. — Или, может, думаешь, я не потяну?!

И вдруг, схватив со стола, запустил в меня здоровенной черной книгой.

— Псих! — взвизгнула я, отбивая книжищу, как неумелый пятиклашка — волейбольную подачу. Книга отлетела и, шлепнувшись на пол, расстегнулась и оказалась не книгой, а папкой с множеством отделений, набитой какими-то бумагами.

— Сама дуреха, — снисходительно заметил он, бережно поднимая и вновь складывая ее. — Так и быть, можешь ознакомиться! Здесь двенадцать глав нового романа. Первого романа из новой серии!

Торжественный аккорд неслышно грянул в вышине, и дрогнувшей рукой я прикоснулась к папке.

— Лично я считаю, что это настоящий прорыв в медицине. Сами посмотрите! — восклицала Людасик, потрясая блестящим буклетиком. — И нервная система, и сердечно-сосудистая, и мозг, и опорно-двигательный аппарат! И на каждое заболевание — комплекс препаратов. А главное — обратите внимание — на природной основе! Никакой химии. Я Виталику урологический выписала, и уже виден результат! По крайней мере цвет лица не сравнить…

— Еще одна жертва сетевого маркетинга, — безжалостно комментировала Римус. — Ты хоть узнай: кто в этой фирме от чего излечился? Поговори с нормальными людьми…

— А я с кем, по-твоему, разговариваю?! — вскинулась Людасик. — Вот у одной девушки, Маши, был низкий гемоглобин. Что ни делала — не помогает. А попила препарат — и куда что делось! Они и дни рождения вместе справляют, и на природу по праздникам ездят…

— А-а, вот оно что! Так что ж ты нам мозги пудришь? Тут не в медицине дело, а в клубе! Тебе в клуб охота, в толпу — так и скажи! Как вон Маринке в свою редакцию… Ну что, Марысь, не полегчало? Может, еще таблетку дать?

Я осторожно качнула головой. Голова продолжала ныть. Точнее, она гудела, как старый трансформатор, мерно и противно. На фоне этого гудения мир выглядел немного странно. Наверное, глухие видят его совсем по-другому, чем мы. Ярче? Выразительнее? Грознее? Что я знаю, например, об этой женщине с золотистыми точечками в глазах? Она надвигалась на меня, могучая, сильная, как гордая каравелла. Меня даже слегка закачало, как хиленькую шлюпку.

— А ты, девочка, не скрываешь от нас чего? Может, журнал ваш закрыли? Спонсор умер? Или, может, твой Гоголь рукопись сжег? Или… Слушай! А не беремен- на ты?!

Я снова укоризненно шевельнула головой. После этого гудение переместилось в область правого виска. Каравеллу заслонило судно поменьше, и краски вокруг сразу смягчились.

— Да просто сегодня магнитный день, — сказал примирительно Людкин голос, — я сама проснуться не могла… Марин! Ты знаешь что? Сходи-ка в медпункт, давление померь! А вдруг — криз?

— Да никакого у меня криза… Людасик, не заводись! — взмолилась я из последних сил.

— А что же тогда с тобой?! — снова неумолимо подступила Римус. — Говори! Не сидеть же нам сложа руки и смотреть, как погибает любимая подруга!

— Как вам сказать, — промямлила я. — Симптомы пока не объединяются в систему… Течение болезни не определено… этиология и патогенез не выяснены. Так что диагноз остается под вопросом…