«Полёты во сне и наяву» – вот лейтмотив даже не большинства, а практически всех его фильмов. Вся Япония знает: Миядзаки – это обязательно сказка, герои которой взлетают в небеса по каким-то очередным волшебствам, снимают чьи-нибудь колдовские заклятья, влюбляются – и снова взмывают к облакам.

И только его последний фильм, «Ветер крепчает», оказался документален и биографичен. Но не авто-биографичен, а посвящён отцу. Хотя и главный герой – не сам отец, а его коллега. Человек, который разработал «Зеро» – самый экономичный и манёвренный истребитель из всех, что летали в первые два-три года войны. Уникальную боевую машину, наводившую ужас на американские авианосцы.

Герой фильма, Дзиро́ Хорико́си – реальный исторический персонаж. На этом фото ему около 20 лет, и он – студент Токийского Императорского университета.[4]

И вот, уже на экране, он – молодой, ещё до войны, заканчивает вуз – и тут же отправляется в пригласившую его фирму конструировать «самый лучший на свете» самолёт. Всё как в жизни. Никаких чудес, и даже научной фантастики – ни на йоту.

Юный образованный романтик вовсе не думает о том, что это будет орудие убийства. Он думает над одним – что этот самолёт должен быть красивым, как птица. Эта идея съедает его целиком. Так, что он даже пообедать не может спокойно – и принимается изучать изгибы костей у скелета рыбы в тарелке, размышляя над тем, как заставить свой самолёт парить с максимальной свободой.

Всё, чем я хотел заниматься, —

это создавать что-нибудь прекрасное.

– Дзиро Хорикоси (1903–1982)

На этой сценке с рыбьим скелетом невольно задумаешься: так что же привело Японию к невыносимой, безвыходной ситуации, в которой оказались и Хорикоси, и его коллеги, включая отца и дядю Миядзаки, а позже – и сам Хаяо?

Демократические реформы Мэйдзи позволили Японии открыться миру – и открыть весь мир для себя. Люди начали выезжать за границу, учиться в лучших вузах мира. Рванул вперёд технический прогресс. После Русско-японской войны в стране пустил корни европейский театр, японцы впервые поставили «Вишнёвый сад» Чехова.

И по оценкам критиков, больше всего в той постановке публику «зацепила» сакраментальная фраза Фирса: «Эх! Маленького человека забыли…»

То была вторая, мрачная сторона реформаторской медали Мэйдзи. На общество, ещё не очухавшееся от «прелестей» феодализма, грубо и неумолимо наваливался капиталистический уклад. Миллионы людей теряли работу и голодали. Народ потянулся в эмиграцию.

И тем не менее, постепенно, год за годом, общество, слегка сходящее с ума, вроде бы начало приноравливаться к новым правилам жизни: с одной стороны, примеряло на себя какие-то ценности Запада, с другой – пыталось сохранить самобытный уклад, своё неповторимое искусство и чисто японское понимание вещей… Вроде бы. Когда бы не страшная катастрофа, случившаяся в 1923 г., известная как Большое Кантосское землетрясение.

На протяжении всей своей задокументированной истории Япония не помнит таких разрушительных природных катаклизмов, чтобы весь политический и хозяйственный центр государства превратился в дымящиеся руины.

Многовековой японский опыт гласит, что в любом землетрясении самое страшное – не сам раскол земной коры под ногами. От этого, если не зевать, ещё можно как-нибудь увернуться. Больше всего народу погибает от пожаров. Ведь дома у большинства японцев, в основном, деревянные. Разве только в столице каменные. Вот там-то и завалило больше всего народу.

В современной Японии кирпичные дома можно увидеть в основном на Хоккайдо, где трясёт меньше всего. А на большей части страны – это двух-, максимум трёхэтажные деревянные домики, которые в случае пожара вспыхивают, как спичечные коробки. Не случайно с древних времён чуть ли не самой героической профессией считаются даже не воины, а пожарные.

Именно пожары в 1923 г. полностью уничтожили Токио, Йокогаму, Йокосуку – крупнейшие мегаполисы, – и ещё восемь городов-сателлитов. 142 тыс. погибших только официально, 40 тыс. – пропали без вести. Свыше миллиона остались без крова. Около 4 млн пострадало. Материальный ущерб, понесённый страной, равнялся двум её годовым бюджетам и в пять раз превышал расходы Японии в русско-японской войне.

У сильных землетрясений первый толчок – ещё не самое страшное. Если первый толчок был коротким и мощным, а затем наступает пауза – то за эту паузу нужно во все лопатки выбежать на открытое пространство. Чтоб тебя не завалило стенами и не располовинило стёклами из дребезжащих повсюду окон.

Дальше, скорее всего, будет второй толчок – самый разрушительный. Что и произошло в 1923-м. Но тогда трясти продолжало снова и снова. За два страшных дня насчитали порядка 350 толчков.

Эту апокалиптическую картину и восстанавливает Миядзаки в одном из самых душераздирающих эпизодов фильма. Сцену с землетрясением, которая длится всего 3 минуты, создавали всей студией «Гибли» несколько месяцев. Отдельные художники прорисовывали каждую фигурку в гигантской толпе – до последнего упавшего тела, отворота кимоно и отлетевшей в сторону сандальки. В технике, поразительно напоминающей гравюры великого Хокусая.

При этом, что поражает отдельно: все механические звуки этой картины – от рёва авиамоторов и скрежета механизмов до уханья раскалывающейся земли – производятся с помощью человеческих голосов. А также – плямкающих губ, клацанья зубов, хриплого дыхания и так далее. Этот завораживающий приём Миядзаки уже частично использовал и в прежних своих работах, но именно в «Ветре» впервые распространил на всю картину. Как предельно внятный экологический мессидж – древняя, языческая молитва по всему живому, плач о грядущей катастрофе, которую накликивает человек на саму Природу своими безумными железяками.

Ведь помимо неисчислимых человеческих жертв, Большое Кантосское землетрясение привело ещё и к тому, что для наведения порядка в стране были призваны все армейские силы. Императорскую армию, и без того раздувавшуюся от патриотической спеси после победы в русско-японской войне, стали раздувать и доукомплектовывать. Япония начала скатываться в безмозглый, оголтелый милитаризм.

В 1926 г. началась эпоха Сёва – на престол взошёл император Хирохито. И все первые 20 лет его правления прошли под знаком нарастающей военной мощи и тотальной жестокости.

Японцы вторглись в Китай. Несмываемым японским позором в мировую историю вписались Нанкинская резня и зверства «Квантунского отряда» в Манчжурии.

Размышляя о тех чёрных временах, Хаяо Миядзаки однажды высказался так: «Моя страна позволила себе очень много глупостей, от которых нам потом пришлось мучительно избавляться – как в нашей голове, так и в нашей совести.» Сам он, в противовес очень многим своим современникам, всю жизнь оставался стойким пацифистом – и убеждений своих не менял.

А затем наступил 1941 г. И на Пёрл-Харбор полетели истребители «Зеро» с лётчиками-камикадзе. Те самые «Зеро», которые и разработал наш милый герой