Архивы сохранили два случая, когда школьники Москвы и Ленинграда создавали конституции своих классов и Декларацию прав школьника[470]. Язык демократических прав был освоен многими.

Озабоченность людей своими личными и гражданскими правами, эффективной работой советов, избирательной реформой и верховенством закона, а также их политическая активность подтверждают существование в сталинском обществе либеральной политической субкультуры с демократическими элементами. Нелиберальная система все же не исключала существования либерального субъекта, хоть и с ограниченной автономией[471]. Свидетельства либерального дискурса опровергают монолитный аргумент о «смерти либерального гражданина в сталинской России», сформулированный в историографических дебатах о сталинской субъектности[472]. Обсуждаемые здесь островки либеральной политической культуры, пусть и маргинальные, представляют альтернативу тезису о неизбирательном тотальном потреблении обществом идеологической продукции государства[473]. Рассмотренные комментарии отражали творческую, независимую политическую активность и рациональный критический подход к закону, которые отличались от комментариев тех, кто услужливо восхвалял конституцию Сталина, бездумно принимая все исходящее от власти. Именно демократический характер конституции и кратковременный сдвиг в официальном дискурсе вдохновили эти «либеральные» голоса и позволили им быть услышанными летом и осенью 1936 года. Переходный момент дискуссии позволил «неустоявшимся идентичностям консолидироваться» вокруг того или иного набора ценностей. Но прежняя и последующая практика режима не позволила этому слою населения с гражданским потенциалом стать «компетентным, уверенным в себе, состоятельным» гражданским обществом. Они, как правило, оставались «искателями демократии»[474]. Без надлежащего гражданского опыта, в сталинском СССР у них было мало шансов развить уверенность и компетентность. Фальшивый демагогический демократизм политической системы, а также жестокие преследования привели к изоляции либеральных элементов в обществе. Однако они все же существовали на «островах обособленности», таких как профессиональная и частная жизнь, а также в религиозных и интеллектуальных кругах. Как заметил один из корреспондентов в ходе дискуссии, эти «искатели» существовали в полуподполье. Лишь намного позже диссиденты начали свою самоотверженную деятельность по защите прав человека, но это произойдет только в 1960–1970-е годы. Эти немногочисленные диссиденты сделают конституцию своим знаменем.

Среди полифонии мнений существовали два основных характерных течения – либеральное и антилиберальное. Требования о защите гражданских прав и поддержка нововведений конституции контрастировали с массовым неприятием новых свобод, требований по продолжению сегрегации «бывших людей» и ужесточению наказаний, что является важным открытием данного исследования, заслуживающим анализа, и будет всесторонне рассматриваться в данной главе.

Начнем с некоторых оговорок по поводу мнений. Поскольку конституция была дарована населению Сталиным, массы были склонны поддерживать ее только в силу этого, послушно и некритично принимая все исходящее сверху, иногда даже не понимая, к примеру, концепции тайного голосования. Это явление хорошо известно социологам и в просторечии называется «держать нос по ветру». Однако оппозиция либеральным принципам конституции логически должна была иметь обратную тенденцию к минимизации, поскольку нонконформисты плыли против течения и должны были преодолеть фрустрацию и даже риск бросить вызов властям. Протесты против свобод противоречили официальной правде, провозглашенной в конституции самим Сталиным. Пытаясь проанализировать эти две тенденции – за и против свобод, – мы должны помнить об указанных факторах влияния – лояльности и страха, конформизма и индивидуального осмысления. Примечательно, что Народный комиссариат внутренних дел и партийные кураторы не называли антисоветским или нелояльным широко распространенное неприятие свобод «священной» конституции. Напротив, несанкционированные собрания верующих для обсуждения конституции, пусть и абсолютно законные, воспринимались организаторами как подозрительные. Очевидно, что неожиданные конституционные свободы не согласовывались с культурным кодом, который определял восприятие и поведение активистов и мониторящих настроения должностных лиц.

Расширение избирательных прав встретило ярко выраженную оппозицию. Отрицание этого нововведения отражает высокую нетерпимость и враждебность в обществе по отношению к людям, определяемым как «враги» или «другие», например, «бывшие люди», духовенство и единоличники. Начиная с Гражданской войны новая советская идентичность формировалась путем официального разжигания классовой ненависти и насаждения образов внутренних и внешних врагов. Когда конституция аннулировала один из столпов советской идентичности – внутренних врагов, – она встретила многочисленные протесты. 108 комментариев (в моих архивных записях), 7,7 процента в Смоленске, 17 процентов в Ленинграде и 30,6 процента комментариев в Горьковском крае были против распространения права голоса на бывших «врагов». Статья 135 Конституции гласила: «Выборы депутатов являются всеобщими: все граждане СССР… независимо от расовой и национальной принадлежности, пола, вероисповедания, образовательного ценза, оседлости, социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности, имеют право участвовать в выборах депутатов [и быть избранными]».

Арч Гетти обобщает, что «в сельской местности, да и во всем СССР, около 17 процентов всех предложений представляли собой протест против предоставления бывшим лишенцам… права голоса»[475], но происхождение этой цифры не совсем ясно. В информационной сводке ЦИК № 3/13 от 1 ноября 1936 года статья 135 получила 4716 предложений (10,8 процента), а часть XI «Избирательная система» получила 6369 замечаний (14,6 процента) из 43 427 полученных комментариев, но в любом случае эти цифры включают как протесты, так и одобрения[476]. Половина – 48 процентов – из 4716 комментариев не соглашались со сталинским тезисом о том, что классовая структура советского общества изменилась, что классы полностью трансформировались, стали свободными и без политических противоречий между ними. Как мы увидим в 12-й главе, Сталин услышал это предупреждение.