именно происходит, и почему ты так жесток. А решение смогла принять только после того, как догадалась, кто ты. Я пыталась поступить так, чтобы ты не пострадал ещё больше… Мне близка пережитая тобой боль, потому что…можешь мне не верить…но и сестра, и брат, и я – каждый по-своему пытался справиться с потерей Сони…

– Не смеши, – презрительно скалюсь. – Твой брат женился спустя несколько месяцев…

– А ты? Ты не женился спустя несколько месяцев? Так переживал, что я покончила с собой, что сделал Яне предложение?..

Ох*еть. И вот ее я считал блаженной?

На лопатки. Без всяких усилий.

Отшатываюсь. Прохожусь ладоням ото лба по всей шевелюре, потерянно треплю волосы.

– Знаешь, чем мой брат отличается от тебя? Твоя сестра его любила и была с ним добровольно, причем, инициатива исходила именно от нее. Я не умаляю участия Размика. Констатирую факты. Он сходил с ума от того, как закончилась жизнь этой светлой девочки. Пьянствовал, убивался. И женился только из-за настояния отца, желающего вывести сына из этого состояния. Допустим, ты не стал вникать в суть, похитил и изнасиловал меня из мести. Дальше я забеременела. И здесь история повторяется. Согласись, я тоже могла пойти на аборт. Когда покинула тот домик, я не знала, что жду ребенка! Меня хотели заставить избавиться от него. Но вместо этого я сбежала. От тебя. От папы. И Соня…могла. Вот что меня снедает! – кажется, Алина уже кричала. – Мы подошли к самому интересному – к выбору. У каждого из нас была своя роль и сделанный выбор.

– Соня была ещё малышкой, она испугалась, – выскальзывает изо рта глухо, пока таращусь на плачущую Алину.

Она уже и плачет?

– А я не испугалась? – вскакивает и подлетает, тыча указательным пальцем в меня. – Ты соображаешь, каково это – ждать ребенка от насильника? А не от любимого мужчины, как она?! Тем более что о беременности Сони мой брат даже представления не имел. А ты хотел меня…нас…убить. Так ненавидишь Размика? Считаешь, сам чем-то лучше него?! Столько лет ходишь, записав его в убийцы, и не ищешь правды? Почему? Так легче? Твоя сестра не может быть ни в чем виноватой? Не хочется верить в такой расклад? Потому что она твоя кровь? А как же стечение обстоятельств? Как же справедливость? Повторяю: почему ты не искал правды, скажи? Почему ни разу за те три недели моего заточения и сейчас, за прошедший год не спросил меня, что и как было? Зачем столько времени вынашивать план мести и…губить себя в первую очередь? Ответь же! Как ты смел…

И тут выдержка покидает ее окончательно, и девушка начинает рыдать взахлеб. Опускает руку. Её трясет, словно в лихорадке. Зубы стучат, тело одолела мелкая дрожь. Я хочу помочь ей, но не могу пошевелиться. Будто, если прикоснусь к ней, меня шандарахнет током… Но не эта мысль меня останавливает. А то, что она бы не хотела этих прикосновений…моих прикосновений…

Как и в прошлый раз, словно по щелчку прихожу в себя, до этого находясь под волнами гипноза.

Резко подаюсь вперед, сгребая её в охапку. Прижимаю к сердцу. Картина полугодичной давности повторяется, но на этот раз всё обстоит в разы серьезнее. Её всхлипы отражаются во мне болезненными осечками острых кинжалов. Я так хочу успокоить Алину… Но как? Если сам и являюсь источником этих терзаний…

– Ты понимаешь, что она просто сглупила? Соня…солнечная девочка… А ты взял и осквернил её память своим поступком… А твои родители? Чего ты хотел? Чтобы мой отец тебя поймал и посадил? И этим добил бы таких замечательных людей… Как они любят, как переживают… Ты не ценишь! Не подумал о том, как они будут жить, если и с тобой что-то случится. Эгоист! Циник!

Я стискивал её всё плотнее, соглашаясь с каждым словом. Стискивал и медленно соображал. Алина…не вырывается…а сама жмется сильнее. И сокрушается не о себе. Обо мне…моих родителях…

– Аль… – получается почти неслышно, безбожно тихо, на издыхании, – что значит, пыталась поступить так, чтобы я не пострадал ещё больше? Объясни, малыш…

– Не называй меня так! – взбрыкнула, но я её остановил. – Потому что ты дурак! Как ни крути, моя семья имеет отношение к тому, что произошло с твоей сестрой. Ты был зол и действительно неадекватен. Говорят, власть портит людей. Но это не так. Людей портит и искажает именно боль. Мне хватило ума понять, что ты не соображаешь, что творишь. И становиться еще и причиной твоего окончательного падения я не хотела… Череды случившихся до этого трагедий было достаточно по самое горло!

Кажется, девушка вдруг осознала, в чьих руках находится, потому что дикой кошкой стала вырываться, превращая наши объятия в поле боя. Я пытался остановить, но в результате неловкого движения свалился на пол, группируясь на ходу, чтобы защитить её от возможных ударов. Не чувствовал – ударился ли сам? Всё существо было сосредоточено на насыщенной шоколадной глубине этих глаз, оказавшихся в результате падения аккурат напротив моих в ничтожном сантиметре. Так, что наши носы соприкасались кончиками.

– Тебе в пору бы сжечь меня за всё, понимаешь?.. Я так злюсь, что ты сосредоточила всю расплату в себе… Алина… Нельзя брать на себя чужую ответственность…

Не шевелится, даже не моргает. Мой шепот будто вгоняет обоих в транс. Смешивается её боль, моя боль, наши мучения, годы безнадежности, колючего холода, мрачного густого отчаяния. Я смотрю на неё и вижу человека, который страдал весь этот период наравне со мной. Каждое слово о Соне сказано ею с таким трепетом и неподдельной тягой утраты, что во мне вновь всё переворачивается. Последний слой плотины прорывает. Неужели…Алина переживала за нас всех…больше, чем за себя? Сумасшедшая.

Неповторимая сумасшедшая. Таких не бывает. Где здоровая доля эгоизма?..

– Ты горишь, – девушка выводит меня из затянувшегося транса, – тебе надо в постель…

Синхронно приподнимаемся, но я её не выпускаю, несмотря на попытки отстраниться. Сажусь так, чтобы держать Алю в кольце своих ног, а ладонями фиксирую мокрые щеки. Столько всего хочется сказать, но горло сдавливает волнение.

Боже мой…

Вглядываюсь в неё… Меня накрывает тремором. Сердце заходится в бешеной гонке.

Я вижу свет! Я, мать его, вижу свет в том самом конце тоннеля. Она – мой свет. Мой ориентир. Мой знак Свыше. И наказание, и отпущение. Благословение.

И если Бог существует, в чём я сомневаюсь после смерти Сони, то Он притаился в каждом взмахе этих ресниц и в глубине безмятежного взгляда. Укрылся в безупречной улыбке и мягком голосе, который сочится