— Сергей Михайлович, — осторожно приступила Вдовина к вопросу, ради которого, собственно, и пришла, — сейчас, когда срок назначили, мне что-то так страшно стало… Боюсь, я не выдержу этого. Может быть, можно как-то обойтись без эксгумации Алеши? Ну зачем она нужна? Столько времени прошло, что вы там найдете?

Саблина всегда приводило в недоумение стойкое невежество людей. Ну с чего они взяли, что эксгумированный труп не нужно исследовать, потому что все равно ничего не найти? Кто им такое сказал? Трупное разрушение в могиле — явление строго индивидуальное, все органы подвергаются процессу гниения с разной скоростью, и ни в какие раз и навсегда определенные схемы и таблицы этот процесс не укладывается. Извлеченный из могилы труп и внутренние органы могут по внешнему виду выглядеть полностью разрушенными, однако при микроскопическом исследовании оказывается, что это далеко не так. Вид гнилостно измененного трупа не дает эксперту никакого права судить о состоянии всех внутренних органов, потому что в болезненно измененных тканях и органах процессы гниения развиваются медленнее, нежели в органах и тканях, не затронутых болезненными процессами. Экспертам хорошо известны случаи, когда исследования эксгумированных трупов, пролежавших в могилах больше года, приносили убедительные результаты, позволявшие уверенно утверждать о наличии тех или иных заболеваний или повреждений.

— Вера Владимировна, уж не знаю, как насчет повреждений костного каркаса, но вопрос с наличием наркотиков можно будет решить совершенно определенно, — уверенно ответил он. — Вас ведь именно это больше всего волнует, правда?

Она молча кивнула, по щекам покатились крупные светлые слезы.

— Я боюсь, — пробормотала она. — Я столько сил положила на то, чтобы возбудили дело, я до областной прокуратура дошла, в областной центр летала несколько раз, на прием к начальству пробивалась, уговаривала, просила, умоляла, да чего я только не делала, чтобы вернуть Алешеньке доброе имя, а вот сейчас… Не могу. Скажите, мне обязательно нужно там присутствовать?

— Нет, что вы, — поспешил успокоить ее Саблин. — Только если вы сами хотите.

— Я… я не знаю… я боюсь очень…

— Ну и не надо вам там присутствовать, Вера Владимировна. Поверьте мне, так будет лучше для вас. Эксгумация сама по себе процедура очень тяжелая, а уж вид близкого человека после стольких месяцев пребывания в земле — это зрелище, которого лучше избежать, если есть такая возможность.

— А мне говорили, что у нас в условиях вечной мерзлоты трупы хорошо сохраняются, — возразила она.

— Это правда. Но бывает по-всякому. И потом, зачем вам видеть труп сына? Ну, вы сами подумайте. Вы его уже видели перед вскрытием. Лучше он не стал, уверяю вас.

Его слова звучали цинично, но Саблин понимал, что никаких других слов он сейчас подобрать не сможет. Слишком тяжело у него самого на душе, и нет никакой возможности быть участливым и теплым. Кроме того, ему было жаль Веру Владимировну и хотелось уберечь ее от лишнего стресса, она и без того натерпелась за последний год.

— Значит, вы считаете, что мне не нужно присутствовать?

— Нет. Я считаю — это лишнее.

— Но если у вас опять что-нибудь… Кто-нибудь… Вы не обижайтесь, Сергей Михайлович, я вам очень доверяю, но видите, как с наркотиками получилось, тоже ведь специалист делал, а результат…

Он понимал ее. Вдовину обуревали противоречивые чувства, одно сильнее и страшнее другого. С одной стороны, она безумно боялась зрелища, которое могла бы увидеть при эксгумации и повторном вскрытии и хотела бы избежать его, с другой стороны, не доверяла экспертизе, следствию и комбинату и хотела все увидеть собственными глазами и услышать выводы из первых уст.

— Вера Владимировна, я еще раз повторяю: ни на эксгумации, ни на вскрытии вам делать нечего. Это слишком тяжелое зрелище для любого человека, а тем более для матери. Вас следствие признало потерпевшей?

— Да, я подписывала постановление, ну, в том смысле, что ознакомлена с ним.

— Значит, вы имеете право на адвоката. У вас есть адвокат?

— Есть, — кивнула Вдовина.

— Вот пусть он приходит и на эксгумацию, и на вскрытие, если, конечно, выдержит. Он может делать фотографии и проводить видеосъемку, и вы будете полностью уверены в том, что никто ничего не скрыл и не сфальсифицировал. Хорошо?

— Хорошо, — с облегчением произнесла Вдовина. — Спасибо вам. А когда будет вскрытие? Сразу после эксгумации?

— Нет, через два дня, нужно, чтобы тело оттаяло.

— И вот в тот день, когда вы Алешу посмотрите… вы уже все будете знать, да? И все мне скажете?

Саблин вздохнул тяжело. Бедная женщина, она даже не представляет, сколько ей еще придется ждать окончательного ответа.

— Я не имею ни права, ни возможности делать какие бы то ни было выводы по результатам вскрытия вашего сына, — принялся объяснять он. — Проводится комиссионная экспертиза, назначенная в областном Бюро, а я — всего лишь один из членов экспертной комиссии. Все выводы будут делаться только коллегиально. Моя задача — эксгумировать труп и провести всю подготовительную работу, то есть вскрыть, зафиксировать и описать все повреждения, которые удастся обнаружить, изъять поврежденные части для медико-криминалистического исследования, изъять фрагменты органов и мягких тканей для судебно-химического исследования, и весь набранный материал будет отправлен в область, где и проведут собственно экспертизу. Так что приготовьтесь, придется еще подождать.

— Господи, — прошептала Вдовина, — как долго… Как у вас все сложно…

Это да, подумал Саблин, у нас сложно и долго. И почему в дурацких книжках и кино результаты работы судебных медиков становятся известны чуть ли не к вечеру того дня, когда совершено преступление? Почему никому из этих писак и режиссеров не приходит в голову хотя бы поверхностно ознакомиться с тем, как все происходит на самом деле?

* * *

В день эксгумации с самого утра моросил дождь, и Саблин наблюдал за рабочими, долбящими мерзлый грунт, сидя в машине следственно-оперативной группы. Неподалеку стояла другая машина — на ней приехал адвокат Вдовиной, серьезный дядька в годах, который, несмотря на дождь, стоял возле рабочих и все снимал на камеру. Сделать это посоветовал ему сам же Сергей: известны случаи, когда неаккуратная работа по извлечению гроба вела к повреждению крышки и тела, и потом при вскрытии образовавшиеся при эксгумации повреждения принимались за те, которые были получены в криминальной ситуации.

Из криминалистов сегодня дежурил Глеб Морачевский.

— Не получается у меня пока ничего, — пожаловался Глеб. — Бьюсь-бьюсь, всю голову сломал. Но ты не думай, я не отступлюсь, я ж азартный, как завсегдатай казино, меня от интересной работы за уши не оттянешь. Сроков же нет никаких, правильно?

— Нет, конечно, — кивнул Саблин, — работаем, как говорится, за чистый научный интерес. Получится — хорошо, не получится — ну, что поделать, утремся и пойдем дальше. Вряд ли мы с тобой умнее сотен химиков во всем мире. Но вдруг, а?