— Ну, в принципе, да, — протянул Морачевский.

Он сидел, положив локоть на край раковины, сосредоточенный и спокойный, как человек, который просто воспринимает нужную информацию и старается ничего не упустить. Глаза его, неопределенного зеленовато-серого цвета, с ярким темным ободком вокруг радужки, смотрели на Саблина пристально и внимательно.

— Расскажи, что это за фигня такая — рицин, — попросил он. — Может, у меня по мере твоего рассказа что-нибудь в памяти всплывет, а то помню только название и то, что не выявляется и антидотов нет. А больше ничего.

Саблин принялся методично пересказывать сведения, почерпнутые из Интернета, избегая медицинских и особенно патолого-анатомических подробностей: все равно Морачевский не медик, он ничего в этом не поймет, и какой смысл тратить время на объяснения всяких тонкостей про агглютиногены, геморрагический диатез, токсическое поражение печени и анурию. Он говорил уже минут двадцать, когда лицо Морачевского внезапно прояснилось. Он вскочил с табурета и жестом победителя вскинул вверх правую руку с ладонью, сжатой в кулак.

— Йес!!!

— Ты чего? — удивился Саблин.

— Я вспомнил! Ты представляешь, какая классная штука наша память? Вот ведь уверен был, что все забыл, и вдруг зацепился за слова «укол зонтиком» и вспомнил все, что когда-то прочитал. Я даже вспомнил, что самым распространенным сортом клещевины, который разводят на Украине, а у нас — в Краснодарском крае, является «казачка». Но вообще-то родиной клещевины является Восточная Африка, она там до сих пор встречается в диком виде. Рицин именуется рицином, потому что по-латыни «ricinus» означает «клещ». У этого растения семена по форме напоминают восточного клеща, потому так и назвали — клещевиной. И известно оно с древнейших времен. Семена клещевины даже в гробницах египетских фараонов находили. Клещевина обыкновенная — это самое ядовитое из всех семенных растений, точно? Я правильно вспомнил?

— Правильно, — с облегчением улыбнулся Саблин.

В этот момент им овладела уверенность, что он не ошибся. Глеб из тех людей, которым, как и самому Саблину, интересны нерешаемые задачи. Он обязательно возьмется помочь. И обязательно что-нибудь придумает.

— И еще я вспомнил, — рассмеялся Морачевский, — что клещевину используют как техническую культуру для получения касторового масла. Слушай, это ведь даже представить себе невозможно: обыкновенная касторка, которая продается в любой аптеке и которую пьют как слабительное, — и смертельный яд, от которого нет спасения. В голове не укладывается.

— Ну, вообще-то насчет того, что «нет спасения», я бы не стал так категорично утверждать, — поправил его Сергей.

— Так ты же сказал, что противоядия нет.

— Противоядия — нет, но разные источники дают разную информацию о том, насколько рицин смертелен. В некоторых написано, что он абсолютно смертелен, если нет противоядия, а в некоторых — что если смерть не наступила в течение пяти дней, то вероятность выздоровления достаточно высока. В общем, Глеб, ситуация такая: никто ничего точно не знает, никто ничего с уверенностью сказать не может.

— Супер! — Глеб заметно оживился, в его глазах заиграл огонь, так хорошо знакомый Саблину: огонь исследователя и первооткрывателя, которому предстоит войти в дремучие джунгли, где растут неизвестно какие ядовитые растения и водятся неизвестно какие хищные и опасные твари.

Сергей не ошибся. В сыне Татьяны Геннадьевны Кашириной он нашел надежного соратника.

* * *

Ольга поговорила по телефону с матерью и осторожно положила аппарат на стол, словно он мог взорваться от малейшего сотрясения. Решение она приняла в первое же мгновение, но уже секундой позже испугалась и заколебалась. Сможет ли она стать хорошей матерью внезапно осиротевшему годовалому малышу? Сможет ли бросить Саблина, с которым прожила столько лет, и вернуться в Москву? Ей так хотелось иметь ребенка! Но она, зная характер Сергея, поставила крест на этой мысли: нельзя заставлять его рваться между двумя детьми, между двумя семьями. До тех пор, пока речь шла только о двух женщинах, ему было проще. Такая ноша ему вполне по силам. Двое детей от разных женщин — это ноша, с которой он не справится при своем чувстве долга и ответственности. Она, в общем-то, смирилась с тем, что детей у нее не будет и радость материнства останется для нее просто несбывшейся мечтой. Но Ольга Бондарь точно знала: ее Сергей, ее любимый мужчина, мучается угрызениями совести из-за того, что она не рожает. Он не разводится — и у нее нет детей. Может быть, пора освободить его от этой тяжести, от чувства вины, которое для Саблина совершенно непереносимо?

Ольга не знала, как поступить, а решение следовало принимать быстро, пока не завертелась чугуннонепробиваемая система опеки, которая постарается немедленно ухватить малыша и отправить в дом ребенка, а оттуда — в детский дом. Придется потратить определенное время на увольнение и перевод в Москву, что тоже не в один день делается, поэтому терять нельзя ни одного часа. Если делать — то делать немедленно, принимать решение, звонить родственникам, обещать, что возьмет ребенка, просить их обратиться в органы опеки с просьбой помочь подготовить все необходимые документы для того, чтобы передать малыша на усыновление ей, троюродной сестре умершей матери.

Хорошо, что Саблина нет дома. Он договорился о встрече с экспертом-криминалистом Морачевским и придет сегодня поздно, у нее есть время до его прихода определиться. Потому что если уезжать, то сказать об этом нужно сразу. Это будет правильно.

Телефон зазвонил снова, и Ольга схватила трубку, не посмотрев на дисплей, уверена была, что это или снова мама звонит, или родня из того города, где жила сестра. Но в трубке зазвучал энергичный голосок Ванды, которая спросила, может ли она зайти в гости, она тут неподалеку проезжает. В первый раз за все годы Ольга не была рада ее видеть и собралась было отказать, сославшись на занятость, или вообще соврать, что она не дома, поскольку звонила Ванда на мобильный телефон, но почему-то вместо этого сказала:

— Конечно, заезжай, кофейку выпьем, я как раз бисквиты вчера испекла.

Ванда появилась через пятнадцать минут и сразу увидела, что ее подруга расстроена. Ольга не собиралась посвящать молоденькую пустоголовую Ванду в свои планы и уж тем более делиться с ней колебаниями и сомнениями, однако, сама не зная почему, вдруг взяла и все рассказала. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль: мы же всегда стараемся проконсультировать «стекла», если сомневаемся, не уверены или не знаем, мы понимаем, что сторонний глаз может увидеть то, чего ты не заметил. А вдруг Ванда со своим чудноватым менталитетом увидит ситуацию как-то иначе? А вдруг у нее найдутся какие-то аргументы, которые не приходили Ольге в голову, но которые помогут принять решение?

Ванда полностью поддержала ее.

— Конечно, поезжай, Ольгуша, о чем тут думать-то? Ребеночек — он же маленький, беззащитный, его растить надо, опекать, поддерживать, а Сережка твой здоровенный бугаина, он и без тебя справится, не пропадет. Ты же помнишь, он сам всегда говорит, что помогать надо слабому, потому что сильный сам себе поможет. А Сережка у тебя сильный. И потом, ты, может, еще и с ребеночком сюда вернешься, будете жить втроем, чем плохо? Будете как настоящая семья, сначала этого малыша возьмете, потом своего родите, и будет семья с детками.