Обсудили налет на гарнизон в Вязниках. Коробов хлопал себя по колену ладонью и восклицал:

– Врезали гадам крепко! По всей области слух идет. Если бы знал, то и мы бы присоединились. У меня свой счет к этой шайке. Слышал, наверное, что Шамрай с Трегубом двоих наших ребят живьем на столбах повесили на крючьях?

– И Шамрая, и Трегуба мы прикончили. Так что за ребят отомстили.

Когда выпили, перекусили, Журавлев повел осторожный разговор насчет Витемского моста.

– Что, задание получил? – спросил Коробов.

– Давай без лишних расспросов обойдемся. Задание или не задание… тебе какая разница?

Капитан Журавлев не сомневался, что после серии активных боевых операций в отряды любыми способами пытаются внедрить агентов военной разведки абвера и спецслужб СД. Какой бы тщательной ни была проверка вновь принятых бойцов, но среди них мог затесаться предатель.

– Штурмом мост не возьмем, – сразу заявил Коробов. – Даже если объединим все три отряда и соберем резерв из подпольщиков. Слишком крепкая охрана.

– Захватить мы его сможем, – возразил лейтенант Авдеев. – Ночью, внезапным броском. Только удержать и подготовить к взрыву вряд ли получится. Федор, сколько взрывчатки понадобится, чтобы развалить мост до основания?

– Килограммов двести, – открыл блокнот со своими записями старший лейтенант Кондратьев.

– Чего-то ты хватил! Меньшим количеством нельзя обойтись?

– Можно, если заложить тротил в ниши у основания опор, в пустоты, подвесить под стыки. Знаешь, сколько времени надо, чтобы с умом мост заминировать?

– Сутки, что ли?

– Как минимум часов пять-семь. Да и то бегом, наспех. Тогда, может, и сотни килограммов тротила хватит. За пять часов что-то организовать можно.

– Мы и два часа на этом мосту не продержимся, – сказал Журавлев. – Соберут все резервы в округе и сбросят нас на лед.

– Требуется строго рассчитанный взрыв, – продолжил Федор Кондратьев. – Если рассуем куда попало наши мины и ящики с толом, кроме грохота, толку не будет. В лучшем случае сомнет решетку моста и рельсы вывернет. Дня через три немецкие саперы все восстановят.

Обсуждали разные варианты. Запустить на скорости старый паровоз, набитый взрывчаткой, – только на этот раз вариант не сработает. С обеих сторон моста двойные заграждения, автоматические стрелки, которые пустят подозрительный паровоз под откос, где он и рванет, не долетев до моста.

– Будем думать, – подвел итог совещанию Журавлев. – Не найдем другой способ – придется штурмовать.

– Там весь отряд и оставим, – буркнул Федор Кондратьев.

Комиссар Зелинский предложил:

– Надо посоветоваться с руководством.

Авдеев удивленно на него посмотрел, но промолчал. А Кондратьев едко заметил:

– Самое нужное дело. Может, готовый план на бумаге пришлют. Вот тогда и ударим.

– План не план, а взрывчатку и запасы надо запросить.

Где-то за сотни верст дожимали отчаянно сопротивлявшуюся 6-ю армию Паулюса под Сталинградом. Шли ожесточенные бои под Ржевом, о которых мало сообщалось в печати, но потери Красная Армия несла там огромные. Слишком близко был Ржев от Москвы. Того и гляди нанесут немцы новый удар по столице.

Жизнь в отряде особого назначения «Застава» шла своим чередом. С учетом зимних условий, о которых не любило вспоминать в своих послевоенных мемуарах высокое партизанское начальство.

Морозы в декабре зашкаливали порой за тридцать. Да и двадцати градусов хватало, чтобы превратить землянки в обмерзшие норы, где печки топят лишь ночью – благо ночи длинные. Подступал голод. На парашютах сбросили обещанную взрывчатку, соль, махорку, медикаменты.

Но харчей, чтобы накормить отряд из семидесяти человек, парашютами не доставишь. Ночами уходят след в след, чтобы не оставлять предательские тропы, небольшие группы за хлебом и мукой. А когда их не хватает, приносят овес, насчет которого любит прохаживаться веселый боец Ленька Жердяй:

– Скоро от овса ржать как лошади начнем.

Но и овса не хватает. Скупые порции водянистой кашицы, где желтеют редкие капли постного масла. Остатки пшена, гороха, небольшой запас тушенки старшина Будько бережет на черный день. Так же берег и бочку квашеной капусты, а когда открыли ее, чтобы сварить щи, попятились от вони.

Замерзла, почернела капуста, затем оттаяла и загнила. Вот тебе и черный день. Начальник санчасти Наталья Малеева, хоть и привыкшая к партизанской жизни, потянула носом запах из бочки, зачерпнула ладонью осклизлые лохмотья и категорически заявила:

– Выбросить немедленно! Нам еще дизентерии не хватало.

– Да вы что, Наталья Сергеевна! – всплеснул руками старшина Будько. – Помоем хорошенько, а что сгнило – выбросим. Сто двадцать килограммов в бочке, сплошные витамины.

– Отрава, а не витамины! Выбрасывайте немедленно!

Яков Павлович Будько побежал к Журавлеву. После долгого спора капусту все же отстоял. Промыли родниковой водой и варили с пшеном и мелко накрошенным салом. Голодные бойцы жадно глотали отдающее гнилью варево, а Жердяй по своей обычной привычке даже хвалил с подначкой:

– Щи лесные, особые. Как наш особый отряд. Зато ночью спать не скучно: сплошное бурчанье и прочие приятные звуки по всей землянке.

Но большинству было не до смеха. Три дня шла сильная метель, которая не давала выйти из лагеря и добыть хоть какой-то еды. Несколько истощенных и сильно простуженных бойцов поместили в санчасть. Другие неподвижно лежали на нарах в своих землянках, сонные и безразличные ко всему.

Капитан приказал вскрыть НЗ, но полсотни банок консервов и какое-то количество крупы не могли поднять на ноги людей.

Наталья Малеева рано утром пришла в командирскую землянку и со злостью спросила капитана:

– Ты думаешь, на войне люди только от пуль погибают? Ночью от голода парень умер. Заснул и не проснулся. Сегодня-завтра еще кто-то умрет. Необратимые изменения в желудке. Режьте лошадь и кормите бойцов бульоном. Мяса давайте понемногу.

Но даже после этого умерли еще двое ослабевших бойцов, те, кто перенес ранения или был сильно простужен.

– Нужен хлеб и хоть немного сахара. Делай что-нибудь, Иван Макарович, – снова пришла в командирскую землянку хирург Малеева.

– В какую графу погибших занести? – растерянно и не к месту спросил комиссар Зелинский. – Погибшие или умершие от ран?

– От голода умерли! – срывая голос, крикнула врач. – Пока ты, Илья Борисович, свои отчеты составлял, они и умирали.

Зелинский, исхудавший, как и все, с торчавшим, словно клюв, горбатым носом, растерянно перебирал бумаги.

Кое-как сумела пробиться через сугробы и принесла несколько буханок хлеба группа во главе со старшиной Будько. Вторая группа, возвращаясь, угодила в засаду. Из четырех человек вернулся лишь один. Вытряхнул из мешка искрошенный пулями хлеб, немного сала и осколки разбитой бутылки из-под масла.