Он неловко отводит взгляд в сторону.

– Серьезно, Коннор. Я не о том тебя спрашиваю. Очевидно, Пруденс была беременна в какой-то момент, и я уже в курсе, как это происходит. Но почему это имеет такое важное значение в их мифологии или что у них там?

– Ну, Солу нужны были приспешники, которые смогли бы использовать ключ. Как для подправления хронологии событий, так и, возможно, с религиозной точки зрения, чтобы они были теми, кого киристы считали бы вечными и неизменными. С Пруденс у него было два варианта, верно? Она могла бы вернуться и убедить его бывших коллег или их отпрысков присоединиться к киристам, но я не думаю, что у Сола было много друзей среди других историков. Кроме того, ген ХРОНОСа, похоже, слабеет с каждым поколением, по крайней мере в моем случае, и он не всегда выражен. Другой вариант – использовать Пруденс, создать свой собственный небольшой отряд путешественников во времени. И этот вариант проще, так как ее дети могли родиться практически в любой момент времени.

Недавно съеденный омлет беспокойно шевелится в моем желудке, как от моих мыслей, так и от осознания того, что я так наивно ко всему этому относилась. Когда я смотрела на картины, я думала, что у Пруденс есть ребенок или несколько, но я не представляла себе, что это могло быть частью какого-то плана. И у меня возникает целый ряд других вопросов.

– Ты ведь не думаешь, что Сол бы… – я делаю паузу, не желая заканчивать фразу.

– Я не знаю. Он планирует уничтожить половину человечества, поэтому неизвестно, где заканчиваются его рамки. Но я полагаю, что он… – Он потирает веки ладонью, а после поднимает голову и продолжает будничным тоном: – Что он… скрестил ее с кем-то из других историков, их детей или внуков. Думаю, ничего нельзя исключать, и я не уверен, что теперь это имеет значение.

– Конечно, это имеет значение. Как ты можешь говорить такое? – я снова смотрю на картину, изображающую Пруденс с маленькими детьми, собравшимися у ее ног, и с еще одним на подходе. Внезапно мне становится сложнее вспомнить ту Пруденс, с которой я познакомилась на выставке. Все, о чем я могу думать, – это о девушке, которую я недавно видела в парке Норумбега. Она выглядела измученной. Возможно, даже накачанной наркотиками.

Коннор выглядит немного обиженным.

– Я не это имел в виду, Кейт. Да, это имеет значение. Она твоя тетя, дочь Кэтрин. В этом смысле это определенно имеет значение…

Я прервала его.

– Пруденс было четырнадцать, когда она исчезла. Сколько ей было лет, когда ее впервые… я не могу поверить, что мы используем это слово – скрестили? Был ли это ее выбор? Было ли у нее вообще право голоса?

– Добровольно ли Пруденс участвовала во всем этом или нет, для нас ничего не меняет. Это не меняет…

Папа возвращается на кухню, и Коннор останавливается, увидев папино лицо. Мы оба одновременно спрашиваем, что случилось, и папа медленно опускается на скамейку.

– Мой отец. Он… у него случился инсульт.

– О боже мой. С ним все будет хорошо?

Он качает головой.

– Они ничего не знают. Он сейчас в реанимации. Мама сама не своя. Послушай, Кэти… мне нужно… мне нужно ехать, ладно?

– Конечно! Я соберу кое-какие вещи…

– Нет, – говорит он. – Тебе лучше остаться.

– Но я хочу его видеть!

– Кейт, он сейчас не в сознании. Ты ничего не сможешь поделать.

– Но бабушка в сознании. Я не хочу, чтобы она думала, что я не…

– Детка, все в порядке. Я сказал ей, что у тебя школа и что кто-то должен остаться здесь с Кэтрин. Она все понимает. Мне очень не хочется оставлять тебя прямо сейчас, но…

– Нет. Нет, папа. Тебе нужно ехать.

– Все в порядке, – говорит Коннор. – Мы позаботимся о ней, Гарри.

Мне сложно прочесть выражение на лице папы. На мгновение мне кажется, что он вот-вот набросится на Коннора, но потом он делает глубокий вдох и качает головой.

– Меня не будет всего несколько дней. И все же мне это не нравится. Как же чертовски не вовремя.

Весь следующий час я повторяю то же самое, что говорила и маме за неделю до ее отъезда: «Со мной все будет в порядке. Я уже большая девочка». Опуская только часть о том, что я буду очень занята, потому что папа знает, как именно я буду занята, и в его отсутствие мысли об этом не заставят никого из нас чувствовать себя лучше.

* * *

Карты центральных районов города не сильно меняются с течением времени. После около получаса разглядывания карты Атенса 1938 года не лучшего качества, которую мы нашли в Интернете, я сравнила ее с картами Google и обнаружила только пару новых названий и улиц. В остальном они были идентичны, поэтому я решаю использовать цифровую версию карты, в которой больше полезных функций и от которой меньше болит голова.

Вчера мы только и делали, что учили язык и обсуждали детали перемещения 1938 года. План состоит в том, чтобы внедриться и, проще говоря, наблюдать. Мне нужно познакомиться с городом, эпохой и ее порядками. Если я буду уверена в своих возможностях, понаблюдаю издалека за тремя историками, но вступать в контакт не буду.

Я как раз пересчитываю кварталы от стабильной точки до места моего назначения, когда раздается стук в дверь… и я тут же забываю, сколько я насчитала: семь или восемь. Я потираю веки.

– Входите.

– Не буду спрашивать, занята ли ты, – говорит Коннор, – потому что уже знаю ответ. Мне нужен твой ген ХРОНОСа на несколько минут.

– Жаль, что я не могу вырвать его и передать тебе. Что мне нужно сделать?

Он садится на подлокотник дивана и немного наклоняется.

– Кажется, я нашел Уоллеса Меллера. Не знаю, стоит ли сейчас говорить об этом Кэтрин, но, если я не ошибаюсь, он отправился не в Россию. Он отправился в Копенгаген. И в 1955 год, а не в 1957-й.

– Хорошо. Просто невероятно. Как тебе удалось выследить его, если она назвала нам не тот год и не ту страну? Спутник ведь был запущен в 1957 году, верно?

– Да, но прошлой ночью я задал Кэтрин пару… уточняющих вопросов… об Уоллесе, когда ее лекарства подействовали. Она упомянула кое-что, чего раньше не говорила. Что-то о его участии в Международном геофизическом году[22]. Это такая масштабная научная конференция, проходившая в 1957 и 1958 годах, но ее планирование началось на два года раньше. Поэтому я начал рыть глубже и нашел одну статью о том, как США и СССР только начинали космическую гонку, и какая-то шишка из администрации нашего президента объявила, что в рамках участия в МГГ мы отправим на орбиту спутник. И это, конечно, приводит в бешенство советские власти, чей представитель в МГГ созывает, как ты уже догадалась, пресс-конференцию, на которой сообщает, что СССР сделают это первыми. И что их спутник будет больше. Вся международная пресса закатила глаза, услышав это, но советский парень в итоге оказался прав.