православие, как неприступная крепость, замыкались перед жадным взором Речи Посполитой Польской, а ключ от этой крепости был у Острожского. Даже жаловать Острожского короне приходилось по-особому, подчеркнуто. Только историческая традиция польской шляхты — надувать — побуждала польскую корону к этому рискованному «сватанью». А для того чтобы придать надувательству более прикрытую форму, на случай, если воевода раскусит коварство короны, — существовал Падей. Если бы его не было, его сфабриковали бы за деньги и привилегии из любого люблинского православного попа. Но Падей существовал, это был идеальный Падей подлости и обмана.

Новопосвященный епископ Ипатий ловко выполнил маневр короны. На дружбу и союз князя Ипатий Падей не рассчитывал, он слишком хорошо знал Острожского. Но об этом свидании узнает ведь вся украинская шляхта. Она воспримет этот шаг князя как сообщничество, как сговор я отшатнется от Острожских. А без Острожского можно украинских старост и православное духовенство, как рой без матки, голыми руками загнать в самую тесную дуплянку…

Политику Сигизмунда я Замойского брацлавский воевода хорошо знал. Украина для них — лакомый кусочек. Корона давно к рукам прибрать ее собирается, потратила на это десятки лет, то гневаясь и угрожая, то заманивая казаков нобилитациями. Но того, что и Падей служит этой политике, не сообразил старик. Прежний переход Пацея в католичество Острожский считал житейской ошибкой, теперь исправленной возвратом к православию. Посвящение во владыку Володимирского — вполне разумный акт, заслуженный этим ученым, благочестием души увенчанным человеком… Так размышлял Острожский и решительно стал возражать отцу Демьяну.

— Какие там хитрости, отче Демьян, выдумываете вы в этом «сватанье»? Я воевода и князь Острожский, а не просто украинский шляхтич, которого можно поманить пальцем, пряча за спиной пареную розгу.

— Для вашей мощи, вельможный князь, розги мало, это католики знают. Люди перед вашими глазами вертят верой, как шинкарка юбкой перед казаком с червонцами в мошне… Да благословит господь эту поездку нашу, дабы свидание это ко благу церкви нашей привело… Господи, избавь душу мою от уст неправедных и от языка льстивого… Жезл силы посылает нам господь из Сиона, направьте его на врагов ваших…

— Пугаете меня, отче, словами Давида-пророка. Ведь мы с вами не без ума будем на этой беседе? Для чего же я брал вас с собой в такую дорогу?

Владыка сам встретил Острожского за мостом, сам выполнил православный обычай — поднес на вышитом золотом полотенце хлеб-соль дорогому гостю. И только тогда благословил его и отца Демьяна епископским благословением.

— Вашей мощи, радетелю православия наше великое почтение. Радуемся доброму здоровью вашему и молим пана бога о — бардзем щенстю и долголетии вашем.

Князь совершенно искренне поцеловал крест и руку моложавого владыки. Даже на ополяченную его речь не обратил внимания, — кто не увлекается языком, которому отдают предпочтение законы государственные?

Прием пришелся по душе старому князю. Жест уважения со стороны владыки окончательно расположил князя к доверию к даже дружбе с Пацеем.

Устройством княжеского военного конвоя распорядился опять же сам епископ. Недавний брестский каштелян, владыка едва ли не лучше разбирался в военных делах, чем в духовных.

Переговоры начались лишь за поздним обедом. Пацей не торопил, а только напоминал, вздыхая, о больных делах грешного мира и, стараясь подольститься к старому князю, с преувеличенным вниманием выслушивал соображения Острожского. Подкупленный этим воевода примирительно пожаловался:

— Злонамеренные люди распускают слух, что я веду войну против объединения церквей — православной и католической. Но ведь я только против…

— Не верим мы, ваша мощь, в эти вздорные слухи, — поймал его владыка на слове. — Поскольку ваша милость согласились на встречу, то и мы посвятим себя этому делу, чтобы решительно выполнить наш разумный помысел. Как прикажете, ваша милость, так и сделаем…

— Для славы господа бога и для блага христианства нужно, чтобы сам король согласился на собор духовенства. На том соборе мы и поговорим о деле объединения. Ведь все, — кто признает господа бога, отца, сына и святого духа, суть люди одной веры. Титул католиков только московским христианам нельзя дать, потому что они хотят своего митрополита и против нашей поднепровской шляхты какие-то замыслы таят…

Эта принимавшая дружественный характер беседа была прервана внезапным приходом люблинского подкомория.

— Прошу разрешения его мощи, пана епископа и многоуважаемого ксендза и воеводы, — мне необходимо сообщить срочные новости.

— Пожалуйте, пан подкоморий, к столу.

— Дзенькую бардзо, ваша мощь. Мы получили сведения, что украинские разбойники во главе с грабителем по имени Наливайко направляются на великую Польшу или на Литву.

— Вас перепугали, пан подкоморий, — вмешался отец Демьян. — Мне достоверно известно, что гетман Наливайко в Валахии, за границей. На границе стоят жолнеры пана Жолкевского…

— Пан отец напрасно утешает себя, что все спокойно. Пан Жолкевский возвращается в Краков, а тот разбойник-гетман, — простите, господа, — гетман украинских грабителей, перешел через Богричку.

— Так он уже на Украине?

— Во владениях Речи Посполитой Польской, вельможный князь, — поправил подкоморий князя Острожского.

— Да ведь, пан подкоморий, это все-таки Украина. Верно ли, что Наливайко…

— Совершенно верно, ваша мощь, пан епископ… От Люблина, предполагаю, он еще на расстоянии многих военных переходов, но покоем вашей милости…

— Бог милостив, дорогие гости… Слух идет, что тен гетман родным братом приходится пану духовнику вашей мощи, вельможный князь…

Намек Пацея резанул старого князя. В тоне Пацея чувствовалась насмешка. Князь вспомнил предостережения отца Демьяна. Ему казалось, что даже новые

Стены парадных комнат насмехаются над ним, коварно подбитым на это политически двусмысленное свидание.

— Э, нет, святой владыка. Брат по плоти — это вина случайная. Отец Демьян — мой духовник, а брат во христе и по сану только ваш, блаженный отец… Но если тот разбойник действительно двигается сюда с лютой толпой, то лучше отсрочим наши переговоры.

— Отсрочка повредит делу и вам. Я должен отправиться в Рим…

— За меня, пан владыко, помолятся православные, и сам господь не допустит вреда на мою грешную голову..

Отец Демьян торжествовал. Князь раскусил коварство короны. Чтобы не дать отойти оскорбленному сердцу воеводы, поп. воспользовавшись тем, что Пацей отвернулся, шепнул князю на ухо:

— Лукавство диаволов в слове том. «Егда глаголах им, боряху мя туне».

Воевода делал вид, что считает подозрения попа необоснованными, но сам был благодарен удобному случаю прервать подозрительную беседу с Пацеем и поспешил оставить Люблин:

— Вишь, в Рим собирается, папой угрожает…

На другой день Острожский выехал на Украину. Не хватило у него силы открыто, лицом к лицу, отказаться от унии, против которой в молодости так горячо ратовал. Но за-глаза он, оставив Люблин, свободно выражал свое возмущение и решил беспощадно разрушить