Прими эти сведения как наш подарок старому брату. – Никаких обязательств. Но если когда-нибудь твоя госпожа тебе надоест, мы встретимся снова.

В Итейне росло не только нетерпение, но и тревога. Культ Сеша умел манипулировать. Его подарки часто превращались в обязательства – оказанные услуги, за которые нужно платить. К решению он пришел, подумав о разъяренной Сизин.

– Довольно. Говори.

– Ты – не единственная тень, которая отвернулась от Церкви Сеша, – сказала Лирия, наклоняясь к нему.

Итейн нахмурился.

– Да ты шутишь. И это, по-твоему, сведения? Да за это я должен…

Она отошла в сторону и указала на просвет в толпе. Итейн увидел на другой стороне площади четыре фигуры, появляющиеся из распахнутой пасти банка. Монетный двор Фенека.

Не заметить их было невозможно – чего стоил хотя бы огромный, массивный, закованный в доспехи призрак. Он стоял рядом с двумя мужчинами, а с противоположной стороны от них расположилась не менее высокая женщина.

Даниб. Проклятый Даниб. В последний раз эту тень Итейн видел почти двадцать лет назад, когда он тоже был частью культа.

– На твоем месте я бы его остерегалась, – шепнула Лирия. – У него далеко идущие планы.

Она растворилась в толпе, а Итейн продолжил смотреть на этих четверых. Один – очевидно банкир, в темном костюме из темного фетра и хлопка. Другой – из другого сословия, но определенно не бедняк. Он был завернут в зеленую ткань, которую, словно молния над полем, рассекал желтый шелковый кушак. На его пальцах поблескивали кольца. Его нога – золотая или медная – сияла в солнечных лучах.

Просвет в толпе закрылся, и Итейну пришлось прыгать на месте, чтобы следить за перемещением этих четверых по периметру площади.

Они направлялись на северо-восток, в сторону пристани и раскинувшимся за ней сапфировым океаном. Этого человека Итейн не знал, но предупреждение Лирии подстегнуло его. Лучше пойти за ними, чем глазеть на банки весь остаток дня.

Целый час Итейн двигался за этой компанией в сторону района Бес. Человек, который, очевидно, повелевал остальными, хромая, шел чуть впереди и держался более развязно, чем остальные трое вместе взятые. Итейн мог бы закрыть глаза и ориентироваться по стуку ноги и трости.

Но Итейн не отводил глаз от небес. В этом районе было несколько шпилей – возможно, они принадлежали торговым магнатам – но остальные здания стояли друг на друге, словно старые коробки на складе. Между ними тянулись веревки с висящим на них бельем. На крышах спорили между собой попугаи. Кажется, тут было больше складов, чем жилых домов, а на улицах больше рабов, чем богачей и телохранителей. Живые протискивались мимо мертвецов, словно те ветки и кусты в лесу.

На перекрестке компания остановилась перед таверной, построенной в виде пирамиды. У ее основания виднелся вход. Надпись на широкой каменной полосе гласила «Ржавая плита». Из таверны доносился шум. Охранники в черных доспехах бесцельно пинали камешки у входа.

Итейн завис на углу, наблюдая за тем, как двое людей и два призрака поднимаются по ступенькам и исчезают в дверях. Затем он долго следил за таверной, за охранниками и подсчитывал входивших клиентов.

Таверны были словно заводы по производству бед. В их двери загружали трезвых людей и после тщательной обработки особыми смазывающими средствами извергали их обратно – злыми и буйными, словно козлята. И, что еще лучше, товар сам себя оплачивал. За более чем сто лет, прошедших со дня его смерти, Итейн часто мечтал о другой жизни – той жизни, где он продавал бы пиво умирающим от жажды посетителям где-нибудь вдали от палящего солнца. О более простой жизни.

Когда солнце начало вытягивать тени, словно пекарь вытягивающий тесто, Итейн вышел из своего угла и направился к Небесной Игле, но, не дойдя до следующей улицы, схватил за локоть проходившую мимо тень – женщину с раздутым лицом, на котором виднелись следы отравления. Она начала извиваться, но Итейн держал ее крепко.

– Скажи, кому принадлежит вон та таверна? – спросил он, кивнув на «Плиту».

Тень, оправившаяся от шока, выплюнула слова, словно фруктовые семечки.

– Вон та? Боссу Темсе. Боссу Борану Темсе.

– Кажется, ты не очень-то его любишь.

– Еще бы! Он – сволочь, душекрад! Отъявленный мерзавец.

– Душекрад, говоришь?

– А ты не знаешь? Он называет себя торговцем душами. Половина душ в радиусе четырех районов – и я в том числе – куплена у него. Ну все, пусти! Мне работать надо.

Тень вырвалась и поспешила прочь.

– Боран Темса.

Пока Итейн не добрался до могучих арок Небесной Иглы, его губы не раз произнесли это имя.

Глава 14. Заблудшие

Мастер Йонсон, мне плевать, что было захвачено, но я желаю знать, как это вынесли. Ты и твой брат заверили меня, что взломать хранилище практически невозможно и что проникнуть в него вор сможет лет через сто, не раньше. Ну так вот, господа: ему понадобилось половина ночи. Вор взломал ваше хранилище за полночи и ни в малейшей степени его не повредил. Я очень хочу получить от тебя ответ, а также деньги, которые я тебе уплатил. Кроме того, тебе следует знать, что Ривер Борн вскоре начнет наводить справки о тебе и о твоих знакомых.

Письмо Бьярла Грегорна братьям Йонсонам, мастерам-строителям хранилищ из Сараки, что в Крассе

Ничто так не изолирует, как невозможность считать часы и ощущать ход времени. В саркофаге я умер во второй раз от неподвижности и скуки, после чего создал свой собственный ад из мыслей и воспоминаний. Когда наконец раздался приглушенный вопль и громкий скрежет камня, я уже почти забыл, где я и кто я. Я настолько погрузился во внутренний монолог, что в сознательное состояние меня смогли вытащить только грубые руки, причинившие мне боль. Как и ранее, когда я вышел на поверхность вод Никса, меня снова бросили в агрессивный мир, и от этого у меня закружилась голова.

Меня швырнули на каменный пол. Я вытянул руки и уставился на отпечатки сапог на слое песка, сиявшие в свете факелов. Я почти забыл цвета, которые не являются голубым и серым.

– Сколько? – шепнул я.

– Четыре дня.

– Четыре?

Я предполагал, что провел в саркофаге втрое дольше.

– Вставай! – рявкнул Калид мне в ухо.

Я встал, сильно дрожа, и тут же решил, что пора пресмыкаться. Пресмыкание крайне полезно – если только ты сможешь пережить связанный с ним позор. Это я выяснил на собственном горьком опыте.

– Мне ужасно жаль. Я все понял, я получил урок. Больше правила нарушать