Ich werde versuchen, sie vom Gegenteil zu überzeugen!32

Пилот «Хейнкеля-111»33, летящего над территорией Рейхскомиссариата Украина, хищно улыбнулся, всматриваясь в темные облака, туда, где мелькнула похожая на неправильный крест тень. Стрелки застыли на своих местах. Только двое пассажиров, из-за которых экипажу бомбардировщика нежданно повезло вместо боевого вылета отправиться в Берлин, остались кто сидеть, кто лежать. Впрочем, от того, что лежал, активности ждать не приходилось. Наручники стягивали его руки и ноги, голова запрокинулась, а волосы склеились от крови. Бурые пятна покрывали тюремную робу, а там, где роба задралась, обнажая запавший живот и проступающие сквозь кожу ребра… Туда штурман старался не смотреть. Он понимал, что победа Великой Германии куется разными путями, но каждый раз, когда его глаза, точно магнитом притянутые, останавливались на запекшихся разрезах и рубцах от ожогов, радовался, что его путь – на крыльях люфтваффе, а не в гестапо. Он бы не смог вот так, как этот лейтенант – невозмутимо изучать бумаги, сидя над истерзанным, то и дело содрогающимся от кровавого кашля телом.

«Хейнкель» качнул крылом, уходя влево – в просвете туч снова мелькнул контур чужого самолета, и опять пропал.

– Играют они с нами, что ли? – отбрасывая посторонние мысли, пробормотал штурман.

– Доиграются. – Хейнц уверенно качнул штурвал.

Бомбардировщик вошел в облака и поплыл в густом вареве, похожем на гороховый суп, которым пилота в детстве кормила мамочка. Облака дрогнули, из них, будто еж из норы, высунулся винт чужого самолета и тут же скрылся. Недаром в полку говаривали: Хейнц и его «Хейнкель». Пилот словно слился со штурвалом, самолет завалился набок… и вырвался в открытое небо. Рядом и чуть ниже – словно маневр бомбардировщика выбил его из укрытия облаков – летел маленький самолетик с красными звездами на крыльях.

– Гюнтер, ты у нас спец по русским летунам! Что это за фанерная этажерка? – возмутился Хейнц.

– Если не ошибаюсь, По-234. – присмотрелся штурман. – Он и правда фанерный. И вооружения нет. Совсем.

– Так куда ж они лезут?

– Это «Ночные ведьмы»35! – вдруг громко сказал бортовой стрелок.

– Женщины-бомбардировщицы? – штурман припомнил рассказы возвращавшихся с «Gotenkopf»36 товарищей. – О, они совершенно безумные: прямо под плоскость бомбы подвешивают, без парашютов летают!

– Говорят, они умеют быть невидимыми! – вмешался второй стрелок и искушающе добавил. – За каждую сбитую дают железный крест.

Глаза Хейнца вспыхнули:

– Они считают себя бомбардировщиками? – он скривился. – А как же три «К»: Kinder, Küche, Kirche?37 А уж самкам унтерменшей38 точно не место в германском небе. – и он снова потянул штурвал, выводя «Хейнкель» на сближение.

– Отставить, обер-лейтенант! – лающая команда гулко отдалась в кабине бомбардировщика.

Хейнц медленно обернулся, и его улыбка не предвещала ничего доброго:

– При всем уважении, герр лейтенант. – подчеркнул звание противника он. – На борту самолета командую я и…

– И летите не к матушке на именины, а выполняете приказ фюрера! – перебил его гестаповец. – Ваша задача – доставить нас в Берлин, а не… охотиться на железные кресты за случайных русских фройляйн! Если наш… – он бросил взгляд на истерзанное тело. – …подопечный вовремя не прибудет в Берлин, пойдете под трибунал.

– Кому нужен этот русский? – уже сдаваясь, проворчал пилот.

– Это уже не ваше дело, обер-лейтенант. – любезно сообщил гестаповец и от этой любезности штурману стало не по себе, да и пилот слегка спал с лица.

– Повезло русской! – сквозь зубы процедил он. – Даже не узнает, что своей жизнью обязана гестапо!

Гестаповец на это лишь усмехнулся. «Хейнкель» вернулся на курс… русская этажерка как привязанная последовала за ним.

– Похоже, ты ей понравился, Хейнц! – хмыкнул штурман.

Пилот бросил злой взгляд на невозмутимо тарахтящую рядом этажерку:

– Что ей надо? Эта дура не знает, что у нее вооружения нет? Ну-ка пугни ее, Курт!

Пулемет левого борта разразился короткой лающей очередью. С изяществом стрекозы русская этажерка вильнула. Облака разверзлись: точно такие же стрекозы высыпали из облаков, закружив вокруг «хейнкеля» роем назойливой мошкары.

– Стрелки! – выкрикнул Хейнц, и все пять пулеметов загрохотали, выплевывая очередь за очередью.

Крохотные деревянные бипланы казались зачарованными. Перестраивались, закладывали петли, ныряя вниз и уходя вверх, они плясали вокруг «хейнкеля», то оказываясь совсем рядом, то мгновенно разлетаясь от трескучих очередей. Звереющему пилоту его бомбер казался бегемотом на болоте – он прет, а эти жужжат!

– Командир, они хотят подобраться снизу!

– Так не спите! – гаркнул Хейнц – в танце фанерной мошкары и впрямь что-то изменилось. Теперь они упорно старались поднырнуть «хейнкелю» под брюхо.

Оба бортовых MG 17 уже нацелились вниз, отгоняя обнаглевшую «мошкару», нижний пулемет и вовсе строчил, чуть не раскаляясь. Закрепленный наверху пулемет замолчал, получив короткую передышку… И тут же наглые этажерки порскнули прочь как вспугнутые голуби.

«Летите, русские фройляйн, может, и уцелеете» – мысль быстра, и Гюнтер успел подумать прежде, чем пулеметчик «верхнего» MG 17 страшно закричал – и в крике его был ужас. Затем раздался выстрел – обыкновенный пистолетный выстрел. В небе.

– Это ТТ. – дрожащим голосом сказал бортовой стрелок. – Курт там что… застрелился? – в голосе его звучало глубокое неверие.

Ноги «верхнего» стрелка были видны, но… уже нельзя было сказать, что он стоит. Колени его обмякли, будто стрелок навалился на свой пулемет. Второй стрелок шагнул к нему, собираясь дотянуться до товарища…

Над головами грохнуло так, что стрелки присели. Испуганно задрали головы, словно надеясь разглядеть что-то сквозь авиационную сталь. По «крыше» самолета мелко застучали… копытца? Гюнтер поклялся бы, что там скачет маленький, легконогий пони, вроде того, что был у него в детстве, если бы это не было также невозможно, как… как светские визиты!

В дверь бомбардировщика вежливо постучали.

– Стучат. – замороженным голосом сказал Гюнтер.

– Не открывайте! – взвизгнул стрелок.

– Вы с ума сошли! – вскричал Хейнц. – Мы в воздухе! Здесь не могут стучать!

В дверь постучали снова, уже настойчивей.

– Проклятье, что за бред! – взревел Хейнц.

– Бред. – механически повторил Гюнтер. – Галлюцинации. Проверь высоту, Хейнц.

Галлюцинации, похоже, надоело ждать или она посчитала, что проявила достаточно вежливости. Герметично подогнанная дверь словно вздохнула, верньер повернулся сам собой. Бешенный порыв ветра ворвался внутрь, завертелся, подхватывая мусор, бандитски свистнув, вломился в кабину пилота, яростно выдрал бумаги из открытого планшета, и белой метелью закружил их по кабине.

В распахнутую дверь всунулась рогатая козья морда и протяжно сказала:

– Мееееее!

– Тихо! – прикрикнул строгий женский голос и… изящная ручка накинула повод козы на верньер двери бомбардировщика. Коза повернулась боком и с ее спины в самолет легко заскочила молодая фройляйн в шлеме и русской