Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, вы что, не согласны со мной?
– Ну почему же?.. Согласен… Вполне согласен…
– Ну так пойдёмте, дорогой!
Троеградов бодро зашагал назад к подъезду, а Кукушкин, растерянно озираясь, поплёлся за ним.
Директор дворца и руководитель научного общества всё ещё стояли в вестибюле на прежнем месте. Троеградов хлопнул Якова Дмитриевича по плечу:
– Извините, старина! Мы погорячились, а в общем-то вы правы, конечно.
Тигровский просиял:
– Вот и прекрасно! Большое вам спасибо, товарищи! Яков Дмитриевич, давайте проводим наших гостей к вам в кабинет, пусть они отдохнут с дороги, а сами пойдём подготовим аудиторию.
– Конечно, конечно! Виктор Евгеньевич, Пантелей Карпович, прошу! – Директор провёл учёных в свой кабинет, который находился на первом этаже. – Располагайтесь, товарищи, отдыхайте, мы буквально через несколько минут…
Яков Дмитриевич вышел. Троеградов сел в кресло и закурил, а Кукушкин стал ходить из угла в угол, сцепив пальцы на выпирающем брюшке. Помолчав с минуту, он спросил:
– Виктор Евгеньевич, а вы не замечаете ничего странного в нашем с вами поведении?
Троеградов слегка выпрямился в кресле:
– Не понимаю, что вы находите странного?
– Ну вот… мы были настроены против выступления перед маленькими детишками, а тут подошла к нам эта молодая особа, сказала несколько слов, и мы так круто изменили своё решение.
– Так что ж, по-вашему, вы изменили своё решение под влиянием той девчонки?
– Я лично – да. А вы разве нет?
– Конечно нет. Ни в какой мере.
– А тогда, простите, что вас заставило согласиться выступать?
– Да то, что я… что я просто понял, что мы ведём себя слишком уж надменно, чванливо, и ещё я подумал, что мы живём в век акселерации, в век, когда дети так рано развиваются… и мы, учёные, просто не имеем права отказываться от серьёзного разговора с ними.
Кукушкин продолжал ходить, сцепив пальцы на животе и глядя на них.
– Мне кажется, Виктор Евгеньевич, все эти мысли не могли так быстро прийти вам в голову. Мне кажется, что мы оба действовали под влиянием этой молодой особы, а вам, как психологу, следовало бы особенно заинтересоваться этим феноменом.
– Извините меня, Пантелей Карпович, но… но вы просто какую-то чепуху городите, – сердито сказал Троеградов, и учёные продолжили спорить.
Яков Дмитриевич ходил очень сердитый. Все желающие записаться в «Разведчик» были уже записаны, лаборатории ребятам показаны, и директор чувствовал, что его как бы «отпустило». Теперь он мог спокойно объявить День открытых дверей оконченным и попросить всю публику, собравшуюся на втором этаже, удалиться. Так нет же! Ему приходилось устраивать ещё одно дурацкое мероприятие, чтобы не обидеть двух учёных!
Тигровский стал обходить лаборатории и упрашивать немногочисленных старшеклассников спуститься в малый зал на встречу с учёными, а Яков Дмитриевич, отыскав в коридоре Надежду Сергеевну, попросил её отобрать наиболее толковых ребят и тоже направить их в малый зал.
– Яков Дмитриевич… а как же насчёт «Слип камли»? – спросила та. – Я сгораю от любопытства.
– Потом, потом! – ответил директор и двинулся в самый конец коридора, где находился радиоузел.
По дороге ему встретился расстроенный Иван Иванович.
– Яков Дмитриевич, знаете, какая неприятность? У нас в лаборатории экспонометр украли.
– Надо было лучше следить, Иван Иванович. Сами видели, что творится. Извините, мне сейчас не до этого.
Пробиваясь в толпе по коридору, Веня уже со всех сторон слышал, что в фотолаборатории украли экспонометр. Навстречу ему попалась Круглая Отличница. Глаза у неё были какие-то странные.
– Ты Маршева не видел? – спросила она отрывисто.
– Я сам его ищу, – ответил Веня и прошёл мимо.
Он отыскал Родю в лаборатории электроники:
– Родька! Где ты пропадал? Я тебя ищу, ищу… Ты слышал, что в фотолаборатории экспонометр свистнули? – Он пригляделся к своему другу повнимательней: – Что это ты какой-то… словно из бани вынутый?
И действительно, вид у Маршева был очень странный. Он стоял в углу рядом с дверью, прислонившись спиной к стене и прижав к ней ладони. Не только лицо его было мокрое от пота, влажные были и волосы, которые он, как видно, взъерошил и которые слиплись теперь длинными прямыми вихрами.
– Родька, ну что с тобой? – с нарастающей тревогой спросил Веня.
Родя посмотрел на него мутными глазами и сказал:
– Пойдём куда-нибудь.
Он провёл своего друга на площадку между вторым и первым этажами, на ту самую, где стояли недавно директор дворца с Тигровским, помолчал несколько секунд и проговорил:
– Экспонометр из фотолаборатории свистнул я. На некоторое время Рудаков лишился дара речи.
Потом он прошептал:
– Зачем?
– По приказанию Зойки Ладошиной, – прохрипел Маршев.
Челюсть у Рудакова слегка отвисла, а глаза остекленели.
– Родька… Родька!.. Да ты что?.. – после долгого молчания произнёс он.
Мало-помалу Маршев приобрёл способность говорить связно. Увидев беспорядок, царивший на Дне открытых дверей, узнав, что в «Разведчик» записывают всех и каждого, он ещё больше укрепился в своей догадке о фантастической Зойкиной силе.
– Ну, и вот, понимаешь, я решил следить за ней. Думаю, она на моих глазах ещё что-нибудь выкинет, а я увижу, как всё это происходит.
И дальше он рассказал о своём разговоре с Зойкой и о том, как сунул экспонометр в карман, как не сообразил вовремя положить его на место.
– Ну, а потом, сам понимаешь, было уже поздно: все уже «гу-гу-гу, гу-гу-гу…» – попробуй докажи им, что я не по своей воле его взял!
– Ну, это конечно, – мрачно согласился Рудаков. – Если теперь вернёшь, подумают, что испугался или просто раскаяние взяло.
На этаже, усиленный громкоговорителями, разнёсся голос Якова Дмитриевича. Он приглашал шестиклассников в малый зал на встречу с известными учёными, говорил, что профессор Троеградов познакомит ребят с основами такой науки, как психология, а профессор Кукушкин расскажет об удивительных открытиях, сделанных им во время археологических раскопок. Друзья молча прослушали это объявление, и вдруг Родя улыбнулся:
– Венька! А всё-таки получается, что я ведь тоже сделал открытие! Научное! Ведь доказательство-то у меня в кармане!
– Какое доказательство?
– А вот… экспонометр!
Веня помолчал, покусал сначала верхнюю губу, потом нижнюю и, наконец, сказал: