Итак, индийской национальности сейчас не существует, хотя есть некоторые ее зародыши, развитие которых представимо. Этот именно факт, а отнюдь не превосходство английской расы делает английскую империю в Индии возможной. Если бы в Индии могло возникнуть народное движение, подобное тому, какое мы видели в Италии, то английское господство не было бы в состоянии оказать и того сопротивления, какое оказала Австрия в Италии: оно должно было бы сразу пасть. На самом деле, каким образом Англия, не будучи военной державой, могла бы подавить восстание 250 миллионов подданных? Вы ответите, что Англия сможет их снова завоевать, как завоевала прежде. Но я объяснил уже, что она никогда не завоевывала Индии. Я показал вам, что английская победоносная армия состояла на четыре пятых из туземных войск, что самая возможность нанимать эти войска для службы объясняется тем, что в Индии не существовало чувства национальности. Если бы сознание национальной общности пробудилось даже в той слабой степени, в которой оно еще не возбуждает активного желания выгнать иноземца, но делает доступным пониманию, что помогать ему в утверждении владычества позорно, – с того самого дня английская империя в Индии перестанет существовать, ибо две трети стерегущей ее армии состоят из туземных солдат. Представьте себе, как легка была бы задача итальянских патриотов, если бы австрийцы, которых они хотели изгнать, опирались не на австрийских, а на итальянских солдат! Нам не надо предполагать возмущения со стороны туземной армии: достаточно допустить, что набор туземных солдат сделался невозможным, чтобы ясно понять невозможность для Англии удерживать при таких условиях Индию. Ибо Англия может владеть индийской империей только при условии, что набор туземного войска не стоит ей больших усилий. Англичане приобрели Индию без особого напряжения государства, и сохранение ее за Англией не должно требовать особых от нее усилий. Англия не в состоянии тратить миллионы за миллионами и жертвовать одной армией за другой ради защиты своего приобретения. С того момента, когда Индия действительно сделается тем, чем мы ее теперь неправильно воображаем, то есть завоеванной страной, англичане должны будут поневоле признать невозможность удержать ее.

Так, при ближайшем рассмотрении исчезает мистический ореол чудесного, окружающий индийскую империю. Он исчезает, когда мы начинаем сознавать, что англичане, оставаясь иноземными властелинами Индии, не являются ее завоевателями, опирающимися на превосходство силы, когда мы отвергаем европейский предрассудок, что англичане, управляя не по воле индийского народа, должны непременно править против его воли. Любовь к независимости предполагает политическое сознание. Где его нет, там на иностранное правительство смотрят пассивно, и оно может существовать долго, может даже процветать, не отличаясь особенным искусством. Это пассивное отношение к правительству становится обычным в стране, часто подвергавшейся завоеванию. Самые агрессивные правительства, но обладавшие средствами подавить восстание, если бы оно вспыхнуло, держались лишь потому, что народ не привык восставать и приучился к покорности. Прочтите историю русских царей в шестнадцатом веке. Как могло громадное население подчиняться диким прихотям Иоанна Грозного? Ответ прост: народ находился два века под игом монголов и приобрел привычку к пассивной покорности.

Не вправе ли мы ожидать, что подобное настроение должно было господствовать и среди населения Индии? Во всей истории и преданиях Индии не сохранилось почти никаких следов свободы и народных учреждений. Итальянцы имели за собою Римскую республику, и Риенци склоняет их к восстанию, читая народу Ливия. Индийский демагог не нашел бы ни одной книги, чтобы читать ее перед народом. В течение семисот лет, до пришествия англичан, индусами правили деспоты, и к тому же иноземные деспоты. Было бы истинным чудом, если бы в такой стране зародилась идея, что правительство существует для народа и зависит от народа, или если бы в нем создалась привычка критиковать правительство, замышлять его ниспровержение или организовать сопротивление ему. Народы вообще обладают малоподвижными суставами. Они нелегко обучаются новым движениям, они повторяют движения отцов, повторяют и тогда, когда воображают, что очень оригинальны. Даже французская революция, как было доказано, очень походила на некоторые из более ранних глав французской истории; нет сомнения, что последнее националистическое движение Италии походило на такие же движения, бывшие еще до времен Данте. На основании этого правила можно с уверенностью предсказать, что индийский народ безмолвно подчинится всякому сильному правительству, хотя бы оно было иноземным, подобно английскому, и крайне агрессивным, чего, кажется, об английском правительстве сказать нельзя.

Управление Индией было бы чудом при наличности двух условий: во-первых, если бы индусы привыкли управляться своими соотечественниками и если бы они были знакомы с идеей о противлении власти. Так как ни того, ни другого условия в Индии нет, то индусы совершенно так же подчиняются Англии, как вообще громадные населения подчинялись правительствам, которых они не могли легко низвергнуть, как китайцы в наши дни подчиняются маньчжурскому господству, как сами индусы подчинялись до прибытия англичан власти Могола. Самый факт господства Могола ясно показывает, что власть англичан над индусами не доказывает их сверхъестественных государственных способностей, ибо всякий, читая историю моголов, поражается тем самым, что нас удивляет в истории английского управления Индией: именно то, что моголы завоевали Индию почти без видимых на то средств. Бабер, основатель империи, явился в Индию, не имея позади себя могучего народа и не опираясь на организацию сильного государства. Он унаследовал небольшое татарское царство в Центральной Азии, но лишился его вследствие набега осбегов. Некоторое время он скитается бездомным авантюристом и затем овладевает другим незначительным царством в Афганистане. Таков был первый ничтожный зародыш империи. Этот татарский авантюрист, управлявший афганцами в Кабуле, основал империю, которая лет через семьдесят обнимала половину Индии, а еще через сотню лет распространилась, по крайней мере, номинально, по всей стране. Я не говорю, что Могольскую империю, по величию или прочности, можно сравнить с тою, которую основали англичане; но, подобно их империи и даже в большей мере, она была создана как бы чудом. У Компании были по крайней мере английские деньги, английская военная наука и бессмертие корпорации. Бабер и его преемники не обладали ни одним из этих преимуществ. Трудно открыть какие-либо причины, которые могли благоприятствовать росту их империи. Можно только сказать, что Центральная Азия кишела бродячим населением, готовым поступить в наемные солдаты, и что оно очень охотно шло за плату и возможность грабежа на службу кабульского повелителя.

Во-вторых, правление англичан было бы достойно удивления, если бы все двести миллионов индусов привыкли думать, как один народ. В противном случае в нем нет ничего удивительного. Простую массу индивидуумов, не связанных между собою общностью чувств или интересов, подчинить нетрудно, ибо их можно восстановить друг против друга. Я уже указал, насколько слабы и недостаточны были узы, связывавшие индусов. Если вы хотите узнать, как благоприятствовал правлению англичан этот недостаток внутреннего единства, вам стоит только прочитать историю великого мятежа 1857 года.[128]Быть может, когда я говорил вам о неизбежной гибельности для английской империи всякого мятежа среди туземных войск, вы вспомнили, что именно такой мятеж случился в 1857 году и что, несмотря на это, индийская империя продолжает процветать. Однако вам следовало заметить, что я говорил о мятеже, вызванном националистическим движением в среде народа, – движением, которое постепенно охватывает армию. Мятеж 1857 года был другого рода. Он начался в армии, был встречен народом пассивно; возбужден он был не национальным чувством ненависти к английскому правительству, как иноземному, а недовольством в армии, обусловленным специальными причинами. Теперь спросим себя: каким образом мятеж был подавлен? Я с ужасом думаю, что в Англии всегда господствовало мнение, будто бы он был подавлен изумительным геройством англичан и их бесконечным превосходством над индусами. Позвольте прочитать вам то, что говорит по этому поводу полковник Чини в его сочинении «Indian Polity». Он указывает на возникновение в бенгальской армии очень сильного esprit de corps (надо помнить, что бомбейская и мадрасская армия были мало замешаны в мятеже); esprit de corps – явление чисто военное и прямо противоположное чувству национальности, так как оно сплачивало индусский и мусульманский элементы. В подтверждение этого можно привести место из того же Чини, где он говорит: «При дурной дисциплине являлось сильное чувство раздражения против властей, сознание своей силы и возможности их низвержения, и при этом не было никакого разделения между индусами и мусульманами». Далее, описывая то противодвижение, которым было встречено возмущение, он говорит: «К счастью, гарнизоны в бенгальском президентстве не состояли исключительно из регулярной армии. Четыре батальона гуркхов, жителей непальских Гималаев, которых содержали отдельно от остальной армии, не заразились ее классовым чувством и, за одним исключением, остались лояльными; выдающаяся храбрость и преданность британскому делу, выказанные в особенности одним из этих полков, возбудили удивление их английских сотоварищей. Два линейных полка, особо набранных в Пенджабе и его окрестностях, также остались верными. Но наибольшую помощь оказала так называемая пенджабская иррегулярная армия, которая была, в сущности, организована не менее методично и правильно, чем регулярная, и была также хорошо обучена, отличаясь гораздо даже лучшей дисциплиной. Эта армия состояла из шести полков пехоты и пяти кавалерии, и к ним нужно присоединить еще четыре полка местной инфантерии сикхов, обыкновенно стоявших в Пенджабе. Эти войска находились в непосредственном заведовании правительства этой провинции и не были подчинены той системе централизованной администрации, которая сильно помогла подтачиванию дисциплины в регулярной армии. Помощью этих-то войск и горсти европейцев, находившихся в верхней Индии, был сначала встречен мятеж. Между тем симпатии жителей Пенджаба были привлечены на сторону правительства. Как недавно покоренный народ, которого обычное военное занятие прекратилось вследствие распущения их армии, они не питали особой приязни к индусским гарнизонам, занимавшим их страну, и охотно откликнулись на призыв под оружие ради ниспровержения своих исконных врагов. Потребное число людей быстро явилось, и собранные таким образом новобранцы были выброшены на театр военных действий так скоро, как позволяла их экипировка и обучение. При реорганизации бенгальской армии эти пенджабские новобранцы вошли в состав ее в значительном числе».