И ей — победительнице — колготки? гони валюту, клошар. Не то вызову пару ажанов. Ля ржан, пес, ля ржан!

Наконец, именно говенный француз пару раз, а не однажды пытался ее обокрасть — увел из ванной комнаты 35 мл. флакончик «Клима» и портмоне из змеиной кожи, видно, для жены или своей шмары пипки, но был пойман за руку и с наслаждением отхлопан рукою по роже, коленом — по письке. Эх, Париж, Париж, шел бы ты в сраку.

Если Запад был понят достаточно быстро, то Восток пугает, восхищает и злит до сих пор. Так, япошка, щедро расплатившись, с обязательным электронным презентом сверху тут же, не отходя от кассы, неуклонно начинал звонить своему коллеге по бизнесу, который тут же, немедленно — в разгар ночи! — являлся в номер, свежий, аккуратный, с иголочки, и уводил за собой. Так шаркала ножкой по полу восточная любезность. Для Любки это был коллективный секс с одним и тем же раскосым лицом. Молодые япошки были нежны, лупоглазы и торопливы, как кролики, а японец — старый, толстый — мог показать вдруг мрачный неистовый секс самурая, с боевым кольцеванием своего елдака крупным перстнем из кости с насечками для раздрая похоти, с разжиганием ароматных палочек в миниатюрной жаровне, с натиранием но| пахучей летучей мазью, после которой вдруг сама начинаешь сатанеть и устраивать толстяку харакири и русские горки…

Турки лучше японцев.

Они презирают индивидуализм и берут проститутку скопом, сразу одну на всех, но и платят с размахом султана. Турки! самая лучшая новость, какую можно услышать валютным блядуньям в отеле. Окружают в баре кольцом улыбок, трахают по-домашнему, маленьким шумным базаром, в многокомнатном номере-люкс, где шлюхе выделяется самая дальняя комната. Очередь к телу трезва — мусульмане не пьют — рассаживается в гостиной за разговором, за поеданием фруктов, орешков в шоколаде, вяленой дыньки, за глотками кофе черного, как самосад. Шлюха здесь — еще и повод для уважения старших. Первыми идут лысые и седые, последними — курчавая зубастая молодежь. Секс без затей — в одной позе: сверху. Результативность такого гарема исключительная — за ночь, порой, делается недельная норма зеленых. Но самое лезвие греха — это трахаться с правоверным арабским шейхом. Он разом оплачивает и постель и оскорбления. Это самая высшая такса, на которую не способен ни один совестливый немец, ни японец, ни турецкий шалман, ни тем более гринго или распердяй франк. Гонорары араба не по зубам никому… потому и приходится терпеть, прижав перья. Прелюдия в баре, жар страстного поцелуя, первый укол щеткой зубных усов, затем потный, вязкий, рахатлукумный секс, чудовищный ливень нефтяного оргазма — и вот оно! внезапное отвращение: буквально отшвырнув проститутку в постели, араб с лицом сурового аятоллы первым уходит в ванну, где с отчаянием правоверного пророка смывает с себя земную юдоль греха и порока; пипке вставать нельзя — лежишь как в окопе… порой до часу шейх трет себя мочалкой и мылит шампунем. Запрещено не только покидать постель. Запрещено также прикасаться к стакану, к столику, к телевизору и особенно к дверной ручке. Вернувшись, араб зло приказывает снять простыню и выкинуть в ванную комнату. Затем тебе с ненавистью позволяется помыться. Затем тебе холодно выдается сногсшибательная сумма. Деньги завернуты в бумажку или салфетку. При этом мусульманин старается не только не прикоснуться к тебе, а даже в глаза — гад — не глядит. Но не дай бог ухватишься впопыхах за дверную ручку, чтобы рвануть и мотать. Шейх разражается арабскими проклятьями. Ручка на двери тщательно протирается полотенцем — оно тоже выбрасывается. Можно идти? Как бы не так, бля… теперь надо ждать, пока он помолится. Встав на коврик лицом к Мекке, мрачный моджахед шепчет ласковые слова Аллаху. Уф! Наконец тебе отворяется дверь. Ты свободна. Аллах акбар! Можно закурить… кайф… Шейх шипит вслед проклятья исламиста. Прощай, баррель!

— Короче, Марсель, пора трахаться, — шлюха посмотрела на свои швейцарские часики, — на твоем счетчике уже 300 баксов.

Ей осталось жить уже менее трех часов. Если точно — 2 часа 49 минут, и она еще может спастись. Стоит только резко оглянуться в сторону бара и поймать трусливый взгляд бармена Коли Кошкина, который тишком показывает ее угрюмому угреватому малому в пятнистом свитерке. Пятнистый изучает ее взглядом убийцы. Посасывает пиво «Хейнекен».

Кстати, эти переглядки перехватывает чуткий, как мозг комара, официант Боря Псов — теперь от него зависит, поднять или нет на мачте сигнал тревоги. Псов колеблется: кто она мне? человек человеку — волк.

Блот, подняв вверх указательный перст, вызывает официанта. Псов подбегает трусьей побежкой, мгновенно выписывает счет и получает стандартные чаевые — десять процентов от суммы: проклятый француз. Конечно, он рассчитывал на большее. Но Любка умеет читать глаза половых, как никто, и, вставая, тихохонько сует псу в карман пиджачка двадцать пять зеленок. И зря! Если бы она поскупилась, Боря назло шепнул бы ей: берегись, тебя пасут — и тем самым бы упрекнул: мол, я за тебя всей душой, гнида, а ты свинья свиньей. И выжал бы таким образом свои баксы, но уже как знак благодарности. Любкина щедрость лишила его возможности поймать ее на скупости и душевной подлости и унизить предупреждением об опасности… Суть русского характера проста и страшна — только на зло отвечать добром и никогда не наоборот.

Первый шанс был потерян.

Пятнистый малый тем временем позвонил из холла по одному ему известному номеру и сообщил, что шмара в кабаке сняла мохнатого, но Анаша еще нигде не мелькал. Трубка, помолчав, квакнула в крутое свиное ухо: найди ее сегодняшний номер. Мы выезжаем. И будь осторожен. У нее срака с глазами.

Тем временем шлюха и парфюмер поднялись на лифте в белоснежные апартаменты Блота с видом на центр Москвы, чье тайное имя — Мавсол. Ночное небо было залито снежно-электрической кровью. Блот был возбужден, но к сексу подходил со строгостью истинного парфюмера.

Жертвоприношение началось с погружения шлюхи в пенистую ванну. Блот, оставаясь в вечернем костюме, взял в руки губку и собственноручно принялся за мойку женского тела. Любка со смехом украшала его голову, плечи и грудь зефирами пены. С тайным нарастающим вожделением и удивлением Блот отметил, что, наверное, впервые видит женское тело какой-то неизвестной ему конструкции. Странное притягивающее личико женщины-богомола с высокими узкими скулами и васильковыми глазами над крупным скульптурным ртом имело столь же внезапное продолжение: прямые, исключительной красоты и погадки плечи были развернуты с некой вызывающей силой так, что ключицы и шея образовали рельефный, почти манекенный каркас для демонстрации, например, крупных украшений, цепей, ожерелий, кулонов. Блот вспомнил Юбера де Живанши с его культом плеча как главного инструмента манекенщицы экстра-класса, «плечо делает платье!». Такая вот выразительная резкая обтяжка кости бывает обычно у мулаток. А здесь — блистательная геометрия плеча принадлежала — редкость! — белокожей женщине. Восхищение эстета стало тут же угрозой собственному вожделению. Он желал любоваться, любоваться и только. Маленькие перси на каркасе костлявой широкой груди имели вид плодов граната; соски резко смотрели вверх. Взгляд Блота задумчиво стекленел — на разворотах «Вог», «Плейбоя», «Пентхауза» ему, пожалуй, не доводилось видеть таких гибких острых пестиков атласной орхидеи. При желании на них можно было подвесить по ключу зажигания от рекламной машины, нацепить стальное ушко на фиолетовый хоботок. Словом, шлюха решительно годилась поспорить с супермоделями Европы, например с Дениз Асси, с Бубала или Катин Хоппер, каждая из троих зарабатывает по два-три миллиона долларов в год. Она же — дива из див — собирает с клиентов жалкие сотни…