– Как в Китае. Сто сорок восьмое серьезное предупреждение. Грозит: если еще одна «коза» – рапорт по начальству и гон. Очень я испугался! Будто не знаю, сколько судов принято. У них сотни штурманов сейчас не хватает. Жди – выгонят до конца перегона.

На меня старпом смотрел волком. И чем больше я преуспевал в матросской работе, тем больше он зверел. Я его тоже ненавидел – особенно за Герку. И не скрывал своей ненависти, но выразить ее мог только взглядом или злой репликой. Старпом же старался найти иные способы. Сперва понемногу, а потом все въедливее он стал придираться ко мне. Методы у него были простые – те, которыми издавна пользовались армейские фельдфебели: здесь грязь, тут не убрано. Но со мной они не очень-то проходили. Тщательно выдраить палубу я считал для себя делом чести. Концы тоже были всегда аккуратно сложены. А внутренние помещения убирала радистка, за что получала, вдобавок к зарплате, полставки матроса. В общем, я быстро освоил все нехитрые свои обязанности. И придираться старпому становилось все трудней.

Тогда он весь пыл сосредоточил на гальюне. Халин был уверен, что приборку гальюна я воспринимаю как нечто унизительное, и тут-то он меня допечет. Но я дома, когда мать бывала занята, сам убирал квартиру, и выдраить унитаз было для меня столь же обычным делом, как и натереть пол. А на судне, кроме резиновых перчаток, квача и тряпок, в мое вооружение входил шланг, напор воды в котором был столь зверским, что расправиться с любой грязью ничего не стоило. Словом, наш мужской гальюн постоянно сиял.

Однако, видимо, в мозгу старпома никак не укладывалось, что с помощью гальюна нельзя унизить человека. Потому он заметил мне как-то, что на кафельном полу в гальюне в нескольких местах со времени постройки присохли шмоты масляной краски и цемента.

– Выдрай! – велел он. – Каждый сантиметр! Чтоб ни кусочка не осталось.

– Инструмента нет, – спокойно возразил я.

– Я тебе найду инструмент! – прошипел старпом. – А солярки Герка даст. Ты мне выдраишь палубу в гальюне!

Освободившись с вахты, он спать не пошел – облазил все судно и в конце концов отыскал где-то железку с острым краем – нечто вроде скребка. А Герка, немного смущаясь, вручил мне банку солярки.

– Такова матросская участь! – сказал он. – Швабра, кранцы, кнехты, трос – вот что должен знать матрос.

Если б забота о чистоте кафеля не имела умысла, я бы и этот приказ выполнил. Но намерения старпома были ясны. И я твердо решил, что краска и цемент так и останутся на гальюнной палубе. Дня три я просто не притрагивался к скребку и солярке. Обнаружив это, старпом потребовал отчета, почему не выполняется приказ. В самой мирной и непринужденной манере, даже с улыбочкой я сказал:

– Да все некогда.

– Что? – Старпом задохнулся от ярости. – То есть как это некогда?

Я так же спокойно напомнил ему, что часов по семь отстаиваю на руле, драю палубу и прочее. И закончил прямо-таки доверительным тоном:

– Вот так, понимаешь, целый день. До кафеля просто руки не доходят.

– А мне плевать! – гаркнул старпом. – Хоть всю ночь чисть. Но утром чтоб был порядок.

Я почти нежно сообщил, что этой ночью несу охранную вахту, и потому до пяти утра буду единственным бодрствующим на нашем «омике» и флагманском.

– Ответственность большая, – сказал я. – Нельзя отвлекаться.

– Хватит дискуссий! – отрезал старпом. – Ночью займись. Не будешь кемарить в верхнем салоне. Сделаешь дело.

Он был уверен, что победа осталась за ним, но пока мы спорили, я уже придумал, как обернуть против старпома его же приказ. Потому я немедленно согласился. С ангельской кротостью я сказал:

– Хорошо, раз ты настаиваешь, будет исполнено.

– То-то же! – раздельно произнес старпом. – Здесь тебе флот, а не симпозиум какой-нибудь.

Я и это замечание проглотил, вроде бы безответно, даже кивнул в знак согласия.

На ночь наш «омик» пришвартовался к какому-то заваленному хламом пирсу.

Около трех ночи с берега раздалась похабная песня, и на берег выкатились Халин и Герка. Оба едва держались на ногах. И все же в мозгу старпома его приказ, видимо, засел крепко, ибо он спросил меня заплетающимся языком:

– Гальюн вычистил?

Я поспешил успокоить Халина в его же манере:

– К утру все будет о’кей.

– Смотри! – погрозил он мне пальцем.

Целый час я выжидал. И только когда из каюты старпома перестало доноситься бормотание и раздался богатырский храп, я взялся за дело. Впрочем, чистить пол, как говорилось, не входило в мои намерения. Я просто стал водить скребком по кафелю. Скребок, скользя по кафелю, превратил «омик» в набат. Не прошло и двух минут, как, зябко кутая в халат огромное тело, предстала передо мной повариха.

– Сказився, что ли? – испуганно завизжала она.

– А что, спать мешает? – посочувствовал я.

– Какой там спать! Ухи чуть не лопнули.

– Ничего не поделаешь. Старпом приказал к утру счистить краску. – И я с силой долбанул скребком.

Центнер поварихиного тела отделился от палубы.

– До капитана пойду! – зычно крикнула она, топая вдоль борта.

Я еще злее загрохал скребком. Капитан и сам уже шел на шум. Он столкнулся с поварихой на узкой палубе. Оба заклинили друг друга между надстройкой и фальшбортом и с минуту качались из стороны в сторону, пытаясь разойтись. При этом повариха отчаянным усилием стягивала на себе халат, пола которого пыталась проследовать за капитаном.

Наконец, Пожалостин выбрался и подошел ко мне. Я с завидным усердием ухал скребком.

– Что ж вы, Юрий Петрович, – сказал капитан укоризненно, – сон экипажа нарушаете. Дисциплинированный товарищ, а тут…

– Понимаю, Борис Викторович, понимаю. Но сделать ничего не могу. Старпом приказал счистить к утру цемент и краску. – И я снова рванул скребком.

– Так я отменяю приказ! – закричал Пожалостин, стараясь перекрыть шум.

Я поднялся с четверенек.

– Видите ли, Борис Викторович, – сказал я рассудительно, – отменять приказ старпома – конечно, ваше право. Но ведь он второе лицо на судне. И если он говорит одно, вы – другое, получается анархия. Так ведь?

– Пожалуй, – согласился капитан.

– Вот я и думаю. Может, лучше будет, если он придет сюда и сам отменит свое указание?

– Вы правы, – поддержал меня Пожалостин.

Мне показалось, что капитан согласился не без задней мысли. Он был явно не против проучить старпома.

– Да, да, совершенно с вами согласен. Сейчас распоряжусь: пусть, действительно, он отменит. А то неэтично, понимаете.

Пьяного сна Халина даже мой грохот не потревожил, а уж стук в дверь и подавно. Но Пожалостин довел игру до конца. Он открыл дверь каюты старпома ключом-дублером и, нещадно растолкав Халина, заставил его выползти на палубу. Старпом добрался до гальюна, хватаясь за все, что попадалось под руки.