Я ошалело оглянулся кругом, и тут внизу раздался всплеск. Нож-то он поднял на самой кромке обрыва. Удара в корпус было достаточно, чтобы он полетел в воду. Но вместо облегчения пришел новый страх: убил человека!

Я сделал шаг к обрыву и увидел, как на песок выползает мой враг. «Жив!» – я почувствовал почти обжигающий прилив радости. Ну и чудно же устроена жизнь. Он минуту назад пытался убить меня, а я ликую, что он спасся. Но и на эти рассуждения не было времени. Из-за бревен слышались хриплые вопли. Я свернул за угол и увидел, как молотит кулаками двух наседающих парней Василий. А немного дальше отступал под натиском здоровенного бородача Ваня.

Я бросился к Ване. На бегу из горла моего выплеснулся воинственный крик:

– Вяжи их, ребята! Наши с пароходов бегут! Топить будем!

Откуда пришли мне в голову эти нелепые слова, я, сколько потом ни думал, понять так и не смог.

То ли этот вопль подействовал, то ли вид я имел разъяренный, но Ванин противник, бросив быстрый взгляд в мою сторону и увидев, что я несусь прямо на него, тут же скакнул вбок, развернулся и что было духа помчался к поселку.

Тут один из врагов Василия рухнул на землю, повергнутый ударом мощного кулака. А второй, увидав, как быстро изменилось соотношение сил на поле боя, поспешно ретировался.

Я, приняв на себя роль главаря, дал подняться поверженному Василием противнику и спросил в традициях благородных разбойников:

– Добавить? Или уже поумнел?

– Поумнел, – пролепетал тот униженно.

– Тогда дуй отсюда во всю прыть. И скажи спасибо, что я сегодня добрый.

Повторять приказания не пришлось.

Мы и сами поспешили покинуть ристалище. Поселковые парни могли собрать большие силы и вернуться, чтобы отомстить за поражение.

Подобрали старпома, который сам никак не мог встать на ноги, и поволокли его вниз к причалу.

Убрались мы вовремя. Всего минут через десять после нашего возвращения на «омик» у штабеля бревен появилось солидное полчище. Ветер доносил до нас воинственные матерные крики. Парни гневно швыряли в воду камни. Но по берегу реки от штабеля до причала было метров двести, потому, естественно, эти вражеские снаряды ущерба нам не принесли. А продвинуться к судам ближе противник не решился, видимо, считая, что флотилия наша располагает большими людскими резервами и солидными средствами защиты.

Торжественного победного трепета я не испытал, хотя такая ситуация выпала мне впервые в жизни. На душе было противно – опять втянул меня старпом в грязную историю. А потом пришло в голову: если б накрыла милиция, могли бы погореть столь необходимые Ване и Василию характеристики.

Счастье мое, что старпом валялся в каюте пьяный и совершенно небоеспособный. Иначе вряд ли бы я смог себя удержать в тот вечер, тем паче и боевой пыл еще не вышел.

А утром Халин, Герка и я снова стояли на вахте в рубке. К этому времени разъяснились все обстоятельства вчерашней истории. Когда, подвыпив, Герка и старпом возвращались к пристани, на окраине поселка им попалась тоже подгулявшая пара. Мужики стояли в обнимку и клялись во взаимном уважении. Халин повторил свой угличский трюк: хлопнул перед их физиономиями в ладоши и дурашливо заорал: «Комарика убил!» Началась потасовка. Но первую атаку наши отбили и пошли дальше. У штабеля они услышали шум погони – их преследовало уже четверо. Герка заметил у переднего нож, и в его пьяной голове созрел хитрый план. Он решил добежать до судна, схватить свою финку и вернуться. Выполнил он программу только наполовину: до судна добежал, но в своей каюте, разыскивая финку, свалился и встать уже не смог. Так и проспал до утра. Рассказ Герки о его воинственных намерениях выглядел мало убедительно. Зато самый факт, что он, бросив друга, удрал, представал во всей своей наготе и вызвал приступ самоуничижения в Геркиной обычно незамутненной печалью душе.

Стоя у реверса, он каялся перед старпомом. А тот, повернувшись к нам спиной, устроился, как обычно, у лобового стекла и рассматривал в бинокль берег. Потом старпом обернулся и милостиво сказал:

– Да ладно. Все нормально, по пьянке всякое бывает.

Его добродушно-снисходительный тон, его прощающая улыбка привели меня в ярость.

– Мразь! – крикнул я старпому. – Какая же ты мразь!

Он снова схватился за бинокль. А я выдал ему в напрягшийся затылок и про грабеж Герки, и про паскудную его жизнь, и про заразу, которая от него идет. Старпом не отрывался от бинокля, Герка несколько раз пытался встрять, но я цыкнул на него:

– Молчи, тряпка!

Когда я, наконец, замолчал, старпом оторвал от глаз бинокль и повернулся ко мне.

– Держись по створам, – сказал он тихо.

Я понял это в переносном смысле.

– Что? – грозно выдохнул я.

Он, не повышая голоса, объяснил:

– Ты створы проглядел, с фарватера сейчас уйдем. – И показал рукой в сторону берега.

– Виноват! – гаркнул я, быстро выправляя судно.

Старпом подошел сзади к Герке, положил руку на плечо:

– Погуляй-ка малость. Я сам у реверса постою.

Герка тут же шмыгнул в дверь.

– Я понимаю, – сказал Халин, когда мы остались одни, – ты на все теперь имеешь право. И орать тоже. Еще бы: от ножа меня спас. Я тебя должен благодарить, в ногах валяться. Всякий скажет. Только мне помощь твоя поперек горла. Мне, может, лучше б под нож, чем жить с этим долгом. Был бы кто другой на твоем месте – иной табак. Я ведь парень гордый, в должниках ходить не привык. С другим я бы быстро рассчитался. Сказал бы ему: вот тебе моя благодарность, друг: месяц тебя пою и десять баб готовенькими выставляю, а большего, извини, шкура моя не стоит. И были бы квиты. А что мне с тобой делать? Тебе ведь и предлагать это глупо.

– Слава богу, понял.

– Понял. Что ж я чурка с глазами? Да мне от этого не легче. Мне только тошнее на тебя смотреть – должником-то. В сто раз тошнее!

– Какой же выход?

– А нет его, в том-то и беда!

– Могу предложить.

– Ну?

– Оставь в покое Герку – и квиты.

Он разочарованно махнул рукой.

– Умный парень, а хреновину порешь!

– Почему же?

– Да ведь он теперь ко мне только сильнее прилипнет. Буду гнать, как собачонка побежит. Думаешь, мне он нужен? Я ему нужен. Он – как баба влюбленная. Ей по роже въедешь, а она руки целует. Бабская у него натура, прилипчивая. А ты зря его будешь тянуть. Пустое дело!

Я молчал. В логичности ему трудно было отказать.

– Об одном тебя по-прежнему прошу – уходи на другое судно. Я бы сам ушел, да меня не всякий капитан возьмет. А тебя теперь с руками оторвут. Всему каравану известно, какой с нами герой идет.