Лепорелло. Святая Мария!

Дон Жуан. И не забудь встать на колени, как полагается.

Лепорелло уходит.

Что еще там у вас? (Подходит к большому занавесу в глубине сцены.)

Из-за занавеса выходит Селестина, переодетая памятником.

Только голова ее непокрыта.

Почему вы еще не переоделись?

Селестина. Шлем маловат.

Дон Жуан. Никто не заметит.

Селестина. Я замечу.

Дон Жуан делает знак, чтобы она исчезла.

И вообще я передумала.

Дон Жуан. Что?

Селестина. Говорите что угодно, но это богохульство. И пятисот песет за это мало. Как хотите.

Дон Жуан. Селестина!

Селестина. За богохульство — не меньше тысячи. Иначе я продам вас герцогине Рондской. У нее я получу ту же тысячу, да еще чистоганом.

Дон Жуан. Это называется вымогательством.

Селестина. Называйте как угодно. Дело не в названии, а в деньгах. Пятисот мне мало.

Дон Жуан. У меня больше нет.

Селестина. Тогда я отказываюсь.

Дон Жуан срывает что-то с шеи.

Дон Жуан. Последнее, что у меня осталось. И уходите! Если меня не поглотит ад, я пропал.

Селестина. Не по моей вине вы обанкротились, Дон Жуан. Почему не приняли моего предложения? Стали бы богаче самого епископа Кордовы. Сколько раз говорить — замок из сорока четырех комнат…

Дон Жуан. Ни слова об этом!

Селестина. Еще не поздно.

Дон Жуан. Избавьте меня от сватовства! Это известно всей Испании, и вам я еще раз повторяю: я не женюсь!

Селестина. Многие так говорили.

Доп Жуан. Замолчите!

Селестина исчезает за занавесом. Дон Жуан в напряженном ожидании, но входит один Лепорелло.

Что случилось?

Лепорелло. Хозяин… Я забыл, что надо было сказать… Он весь такой парадный и ходит взад-вперед по залу, словно не может дождаться, когда небо нас покарает.

Дон Жуан. Скажи, что я его жду.

Лепорелло выходит, оставляя раскрытыми обе створки двери.

Дон Жуан готовится к приему епископа: отодвигает кресло, репетирует поклоны, потом делает знак музыкантам. Раздается торжественная музыка. Дон Жуан стоит перед зеркалом, поправляя жабо. В открытую дверь входит дама в вуали. Пауза. Дон Жуан замечает ее в зеркале. Вздрагивает, не оборачиваясь к ней.

Дама. Чего ты испугался?

Дон Жуан. Мне известно единственное, что для меня важно, — ты не донна Анна. Донна Анна умерла — к чему эта вуаль? (Оборачивается.) Кто вы?

Дама. Ты не захотел меня принять. Но дверь оказалась открытой.

Дон Жуан. Чем могу служить?

Дама. Когда-то я тебя любила, потому что шахматы влекли тебя больше, чем женщины. И потому что ты прошел мимо меня, как мужчина, у которого есть твердая цель. Но осталась ли она у тебя? Прежде это была геометрия. Давно это было! Я вижу твою жизнь, Жуан: полно баб и никакой геометрии.

Дон Жуан. Кто же ты?

Дама. Теперь и герцогиня Рондская.

Дон Жуан. Вы вошли в зеркало черной, как смерть, герцогиня. Можно и не быть такой черной, чтобы меня напугать. Женщина всегда напоминает мне о смерти. Особенно цветущая женщина.

Дама. Я в черном, потому что я вдова.

Дон Жуан. Из-за меня?

Дама. Нет.

Дон Жуан. Так о чем же речь, герцогиня Рондская?

Дама. Речь идет о твоем спасении.

Дон Жуан. Вы та самая дама, которая хочет выйти за меня замуж. Вы — замок из сорока четырех комнат. Ваши выдержка и терпение поразительны! Впрочем, вы правы: хотя шахматы и влекут меня неудержимее, чем любая женщина, жизнь моя полна баб. И все же вы ошибаетесь! До сих пор женщинам не удалось меня победить, герцогиня Рондская! И я скорее попаду в ад, чем женюсь.

Дама. Я пришла к вам не как женщина.

Дон Жуан. Вы хотите меня пристыдить.

Дама. Я пресытилась мужчинами. Настолько, что не могу на них смотреть без улыбки. Один из них, возомнив, что без моей улыбки он не проживет, сделал меня герцогиней, после чего скончался.

Дон Жуан. Понимаю…

Дама. Теперь у меня этот замок в Ронде.

Дон Жуан. Мне о нем рассказывали.

Дама. Я подумала так: ты сможешь жить в левом флигеле, а я буду жить в правом, как жила до сих пор. Между флигелями огромный двор. Тишину нарушает только журчание фонтана. Нам вовсе не обязательно друг с другом общаться, разве только в тех случаях, когда захочется поговорить. Плюс ко всему — состояние покойного герцога, достаточно большое, чтобы не только оплатить твои дурацкие долги, но и заставить замолчать все суды мира, обвиняющие тебя в убийстве. Короче говоря, пока ты будешь жить в Ронде, никто на свете не сможет тебе помешать заниматься геометрией.

Дон Жуан. Но…

Дама. Никаких «но».

Дон Жуан. Должен признать, герцогиня Рондская, что ваше понимание мужчин поразительно. Но какова же цена за спасение?

Дама. Только та, что ты его примешь, Жуан!

Дон Жуан. И это все?

Дама. Возможно, я тебя еще люблю. Пусть это тебя не пугает. Я поняла, что больше не нуждаюсь в тебе, Жуан. Это и есть то главное, что я тебе предлагаю: я женщина, которая не одержима идеей, будто бы без тебя невозможно жить. (Пауза.) Подумай об этом. (Пауза.) Ты всю жизнь любил самого себя, но ни разу себя не нашел. Поэтому ты нас ненавидел. Ты ни в одной из нас не видел жены. Только женщину. Только эпизод. Но эпизод поглотил всю твою жизнь. Почему бы тебе не подумать о жене, Жуан? Один-единственный раз. Это единственный путь к твоей геометрии.

Входит Лепорелло с епископом Кордовы.

Лепорелло. Его преосвященство!

Доп Жуан. Простите, герцогиня Рондская, у меня деловой разговор с его преосвященством. Но я надеюсь вскоре вас увидеть за столом. Без вуали.

Дама. В Ронде, дорогой Жуан. (Подбирает юбку и, сделав глубокий поклон, уходит в сопровождении Лепорелло, который закрывает за собой дверь.)

Дон Жуан. Видите, ваше преосвященство, ни минуты покоя. Все меня хотят спасти, женив на себе. Ваше преосвященство! (Становится на колени.) Благодарю вас, что вы пришли!

Епископ. Встаньте!

Доп Жуан. Вот уже двенадцать лет, как меня преследует испанская церковь. Я стою перед вами на коленях не по привычке, а из глубокой благодарности к вам. Небо тому свидетель. Как я мечтал, ваше преосвященство, поговорить наконец с мужчиной!

Епископ. Встаньте!

Дон Жуан встает.

Что вы хотите мне сказать?

Дон Жуан. Присядьте, ваше преосвященство!

Епископ садится.

Я не в состоянии больше ни видеть, ни слышать женщин, ваше преосвященство. Не могу понять Творца. Зачем ему понадобилось создавать два пола? Я много об этом думал — о мужчине и женщине, о неисцелимой ране, нанесенной роду