– Кать, ты что? С Борькой Алёшкиным поссорилась?

– Не-ет, – протянула она, – просто я себя и ругаю, и жалею, и вообще ничего не могу понять. Оставь меня, не обращай внимания, я пойду домой, – и Катя неспешно направилась по линии в ту же самую сторону, куда только что ушёл Борис.

Может быть, она хотела его догнать? Но для этого она шла слишком медленно…

Глава десятая

После происшествия, описанного нами в прошлой главе, Борис и Катя стали словно избегать друг друга. Объяснить, отчего это произошло, почему они как бы чурались один другого, молодые люди вряд ли сумели бы. Так получилось, что он уехал по своим служебным делам в Кангауз и задержался там на несколько дней, а она поехала вместе с братом Андреем на рыбалку, где тоже провела целую неделю.

Но вот в воскресенье в клубе шла какая-то кинокартина, не сговариваясь, они оба очутились там. И стоило им только увидеть друг друга, только встретиться взглядами, как на лицах появилось выражение такой радости, что бывшая рядом с Катей Нюська не выдержала и воскликнула:

– Катька, да ты хоть глаза-то отведи! Ведь по ним сразу можно увидеть, как ты обрадовалась, какая ты счастливая, что своего Борьку увидела! Ну же, отвернись!

Но было уже поздно. Борис, встретив Катин взгляд, протолкался к ним через толпу молодёжи и, схватив Катю за руку, продолжая смотреть ей в глаза, взволнованно сказал:

– Катеринка, как хорошо, что я тебя встретил! Мне так много тебе нужно рассказать!

Та лишь смущённо улыбнулась и, тихонько пожав руку парню, ответила:

– Пойдём, сядем, а то сейчас сеанс начнётся. Видишь, Нюська уже нам места заняла.

А та, видно, не желая присутствовать при встрече парочки, сразу же, как только подошёл Борис, оставила их и, заняв на одной из скамеек места, сейчас махала им призывно рукой.

Конечно, ничего особенного Борис рассказать Кате не мог, он просто хотел её видеть, быть рядом с ней, держать её руку в своей и болтать о чём угодно. Она, кажется, тоже этим была довольна. После кино они вместе пошли домой. При расставании, как всегда, целовались. Но ни он, ни она ни словом не обмолвились о своей владивостокской встрече, им почему-то было стыдно о ней вспоминать.

Дни шли, время летело. Как всегда, обоих молодых людей вертела сутолока текущей жизни. Многочисленные комсомольские собрания, заседания бюро юных пионеров, отрядные сборы, а у Бориса теперь ещё и партийные собрания, и учёба, и драмкружок, и многое-многое другое, что занимало жизнь комсомольцев двадцатых годов, для их так называемой личной жизни оставляло очень мало времени. Но они всё-таки умудрялись видеться ежедневно. Каждый вечер Борис провожал Катю домой. При прощании они уже не стояли у ворот Катиного дома, а сидели по нескольку часов на скамеечке, находившейся на крыльце аптеки, иногда пугая своим присутствием возвращавшуюся поздно вечером из гостей старую аптекаршу. Правда, садясь рядом с Борисом на скамейку, Катя тщательно измеряла пальцами расстояние, на котором полагалось находиться от неё кавалеру, но через некоторое время это расстояние как-то незаметно сокращалось, и они сидели, уже тесно прижавшись один к другому. Губы их беспрестанно встречались в горячих поцелуях, а Борькина непослушная рука нежно ласкала тело девушки.

Катя, окончив школу, как обычно, выехала вместе с родными на работу в поле. Мы уже, кажется, говорили, что поля у шкотовских крестьян, как правило, находились километрах в 10–12 от села, и поэтому выезд в поле происходил надолго. Свидания Бориса и Кати стали редкими, а он уже буквально не мог прожить и дня без того, чтобы не видеть и не целовать свою Катю, как он теперь её смело называл, и на что она уже не отвечала сердитым возражением, как это бывало раньше.

Очевидно, подобное чувство испытывала и она, хотя, конечно, никогда в этом бы не созналась – не в её это было характере.

Раз в неделю она обязательно прибегала под каким-нибудь предлогом в село. В этот день они обязательно встречались и сидели чуть ли не до рассвета. Кате иногда приходилось возвращаться в поле сразу после свидания. Через много лет они оба удивлялись, как это она могла выдерживать такую нагрузку, но тогда об этом даже и не думали.

Но Борису еженедельных свиданий было мало, да и не всегда они удавались: он тоже не сидел всё время в селе, и хотя свои командировки по комсомольским ячейкам и пионеротрядам он всегда старался провести так, чтобы по возвращении в Шкотово встретиться с Катей, с которой заранее договаривался о дне её прихода в село, но иногда не получалось. Ему хотелось и самому прийти к Кате в поле и хотя бы увидеть её там. Идти в такой далёкий путь пешком он не мог, у него на это просто не было времени: ежедневно, с 9 утра и до 3 часов дня Борис должен был находиться в райкоме. Но тут его, как это уже происходило не раз, выручил случай.

Он уже давно подумывал о том, чтобы как-нибудь облегчить себе командировки по району, а к этому ещё прибавилось и стремление видеть как можно чаще Катю.

Он мечтал о покупке велосипеда. На нём, как мы помним, он выучился ездить ещё в Новонежине, и теперь этот стальной конь пришёлся бы очень кстати. Его попытки договориться об аренде или продаже велосипеда с отцом Федьки Сердеева ни к чему ни привели, тот категорически отказал (сам Федька в это время уже служил в Красной армии и находился где-то в Сибири), купить велосипед в магазине было невозможно – в то время их у нас в стране выпускалось очень мало, и продажа в магазинах была большой редкостью, на них записывались чуть ли не за год вперёд. Привозимые моряками контрабандным путём из-за границы велосипеды иностранных марок продавались тайком на базаре, но на приобретение такого товара Борис пойти не мог: как комсомолец, а теперь уже и большевик, он не считал себя вправе покупать контрабанду. Кроме того, спекулянты драли за машину такую цену, которую Борис всё равно бы выложить не смог.

Но вот, в случайном разговоре с одним из знакомых шкотовских комсомольцев Борис выяснил, что у того где-то в сарае валяется старый поломанный велосипед, приобретённый его отцом ещё в довоенное время, и он может продать его. Комсомолец этот был Лёнька Лозицкий, сын начальника станции Шкотово.

Борис довольно хорошо