Но надо честно признать, что, находившийся на седьмом небе от счастья парень, сидя голова к голове с Катей над каким-нибудь учебником, конечно, не упускал случая, чтобы не прижаться губами к находившейся так близко щёчке любимой девушки, а иногда просто схватывал её в охапку, крепко обнимал и целовал без всякого стеснения несчётное число раз. Она не всегда успевала увернуться от этих горячих порывов, ведь ни кричать, ни отбиваться с шумом она не могла, боясь, что услышат её родные. Но, кажется, что эти объятия и ей не были неприятны.

Занятия продолжались почти до самой весны. За это время все члены семьи Пашкевичей не только хорошо узнали Бориса, но и прониклись к нему симпатией. Обладая счастливым даром располагать к себе окружающих людей, видимо, унаследованным от деда, Болеслава Павловича Пигуты, Борис понравился всем старшим членам семьи и полностью покорил всех младших.

* * *

Как правило, получать своё жалование Борис ездил во Владивосток, естественно, что в эти дни он старался посетить школы на станции Угольной, в Раздольном и в Надеждине. Его посещения, замечания приносили определённую пользу: вожатые школ работать стали лучше, количество пионеров неуклонно росло, и вскоре он и здесь завоевал доверие и уважение. Алёшкин курировал и ещё одну школу – на станции Кангауз, но туда он ездил обычно, совмещая свою поездку с посещением отрядов в Романовке, Новонежине или Лукьяновке.

Получив деньги в кассе управления дороги, Борис проводил некоторое время в закупках различного рода гостинцев для ребятишек – братьев и сестры, а в последнее время и для Кати и её сестер. Обычно это были всякого рода сладости, чаще всего пирожные. Встретившись с Катей, Борис совал ей в руки коробку пирожных, она от них отказывалась и принимала лишь после долгих и настойчивых просьб. Девушка понимала, что ни мать, ни брат такие подарки не одобрят. Приходилось поэтому есть их ночью в спальне, там же угощать и сестрёнок, взяв с них предварительно самую страшную клятву, что они об этом угощении никому не расскажут.

Кончился 1926 год, начался 1927. В райкоме ВЛKCM произошли изменения: ушёл в губком партии на должность инструктора Смага, секретарём стал Володя Кочергин, Гриша Герасимов стал зав. агитпропом, а на должность инструктора взяли комсомольца-корейца Пак Моисея. Он окончил русскую сельскую школу и учился во Владивостоке в школе II ступени до 1924 года, затем по каким-то семейным обстоятельствам вынужден был учёбу оставить. Жил он в корейском поселке при Шкотове, в комсомол вступил в середине 1924 года. Он для райкома ВЛКСМ был очень необходим: в районе уже насчитывалось 8 корейских комсомольских ячеек и 12 пионеротрядов, из обкома стала поступать регулярно литература и директивы на корейском языке. Для того чтобы разобраться в ней, пользовались услугами одного из работников райисполкома, но тот часто находился в отъезде, и это затрудняло работу. Имея своего корейского инструктора, можно было обеспечить работу с корейской молодежью и детьми эффективнее.

В райбюро юных пионеров Шкотовскoго района работа кипела. Количество пионеров росло, так же, как и отрядов, буквально не по дням, а по часам. Алёшкин в январе 1927 года отчитывался на заседании областного бюро юных пионеров, а затем и на бюро ВЛКСМ, его работу одобрили, хотя, конечно, не обошлось и без замечаний. После этого и он, и все члены бюро усилили свою активность, взяв за основу шефство и постоянный контроль за работой вновь организованных отрядов. Это потребовало частых разъездов на места не только самого Бориса, но и многих членов бюро, ну а поскольку разъезды эти совершались пешим хождением иногда за десятки вёрст от Шкотова, то, конечно, все были так загружены, что, кажется, будь в сутках не 24, а 25 часов, их бы тоже не хватало. Время летело незаметно.

Мы уже говорили, что Борис жил отдельно от семьи отца в маленькой квартирке, доставшейся ему по наследству от Чибизова, и, естественно, должен был обслуживать себя сам, то есть мыть полы, подметать, стирать пыль и тому подобное. У него, как правило, на это времени не хватало. Отдавая большую половину своего жалования матери, он питался вместе со всей семьёй и лишь ужинал у себя, куда ему приносил и оставлял до его прихода еду кто-нибудь из младших членов семьи. Иногда он неделями не топил квартиру: приходя домой, раздевался и залезал в своё «логово» – постель, где вместо матраса была всё та же медвежья шкура, на которой он спал и в Новонежине. Накрывался суконным солдатским одеялом, накладывая на него всю имевшуюся верхнюю одежду, и засыпал, дрожа. Если бы не молодость и, очевидно, всё-таки изрядное здоровье, то он бы должен был уже давно захворать, но пока всё обходилось.

Неделями не убираясь в квартире, Борис привёл её в такое состояние, что заглядывавшая иногда к нему Анна Николаевна приходила в ужас, устраивала ему крепкий нагоняй, и тогда он хоть кое-как приводил жилище в относительный порядок.

Между прочим, приглашая к себе в гости Катю, что Боря не раз делал, в душе он боялся, как бы она не приняла его приглашения и совершенно не разочаровалась в нём, увидев, в каком хаосе он живёт.

Но состояние его квартиры всё-таки, в конце концов, Кате стало известно. Борина сестра училась в одном классе с Катиной сестрой, а так как Люся неоднократно относила Борису ужин, то видя запущенность его жилья, проболталась об этом Жене, а та не замедлила поддразнить этим Катю, посоветовав сходить к Борису, чтобы вымыть у него полы и вообще прибраться. Катя, узнав об этом, рассердилась на парня:

– Вот ты всё говоришь, что жениться на мне хочешь? А куда ты меня приведёшь – в свою грязную берлогу, чтобы я её тебе от грязи отчищала? И тебе не будет стыдно? Смотри, приду к тебе в гости неожиданно, уж всё равно про нас чёрт знает что болтают, и если только действительно увижу в квартире грязь, немедленно уйду и уж никогда больше ты меня у себя не увидишь, так и знай!

После такой проборки Бориса словно подменили. Помещение теперь подметалось ежедневно, полы мылись не реже раза в неделю, так же регулярно он стал менять и постельное бельё. Мало этого, из первого же после этого разговора жалования он купил материи на простыни, наволочки и занавески.

Когда Борис принёс материю матери и попросил сшить из неё необходимое бельё и занавески, та, конечно, сразу решила, что сын женится, а так как весь последний