Болтовня ни разу не касается моей жизни. Она знает основное – откуда я, где училась, – но больше я ничего не рассказываю. Так проще. Я прислоняюсь к двери напротив примерочной и смотрю, как Минди выпархивает в каждом наряде по очереди.

– От этого я просто без ума, – объявляет она, выходя в третьем черном платье.

Разрез так открывает ноги, что я волнуюсь, не дефект ли это в одежде.

– Но я думаю, не слишком ли это.

– Немного чересчур, да, – заключаю я. – Это ведь просто ужин.

– Да, но почему не появиться во всей красе?

Она идет к тройному зеркалу в конце ряда примерочных, встает на пьедестал и изгибается, чтобы рассмотреть платье со спины. Потом глядит на меня с ужасом и прикладывает руку к животу.

– О боже. Мне нехорошо. Мне нужно…

Она зажимает рот и мчится по коридору к маленькому черному мусорному баку. Сбрасывает крышку, и ее рвет внутрь. Продавщица отпрыгивает. Я, наверное, должна помочь, но мысль о том, чтобы подбежать к ведру рвоты… фу.

– Простите, простите, ради бога, – в панике говорит Минди, поднимая крышку мусорки, закрывая и возвращая ее на место. Она вытирает рот тыльной стороной руки. – По-моему, я что-то подхватила.

Я робко подхожу к ней и глажу по спине круговыми движениями. Она очень бледна.

– Как неудобно, – шепчет она. – Пойдем отсюда.

Она спешит обратно в примерочную, чтобы переодеться. Продавщица улыбается самой фальшивой улыбкой, какую я видела в жизни, и лживо-радостно говорит:

– Надеюсь, вам станет лучше!

– Прости, – говорит Минди, когда мы выходим на Пятьдесят девятую улицу. Она исчезает за углом, а я сажусь в метро, намереваясь остаток дня провести за звонками и Тиндером.

Я настолько погружена в собственный мир – наушники, музыка на полную громкость, темные очки, – что едва замечаю прислонившуюся ко входной двери моего дома фигуру в синем костюме с жесткими плечами. Я собираюсь пройти мимо, но тут она приходит в движение, сует свой блэкберри в карман и делает два быстрых шага.

– Привет, – говорит Джонатан, и лицо его становится задумчиво-неловким.

Меня бесит то, как он до сих пор на меня действует. В животе все обрывается, кожа на плечах покрывается мурашками. Это животная реакция, бей или беги, и я должна бежать. Но ноги будто приклеены к асфальту. Если я пройду мимо него, не обратив внимания, то никогда не узнаю, чего ему нужно, – а мне невольно любопытно. Я отступаю назад и крепко скрещиваю руки на груди.

– Привет, – отвечаю я.

– Я понимаю, ты, наверное, думаешь, что я тут делаю, – он как-то подозрительно спокоен.

– Учитывая, что днем ты обычно не покидаешь пещеру с летучими мышами в «Голдман Сакс»? Да.

Он делает глубокий вдох, и размеренность его голоса наводит на мысль, что он репетировал речь, которую собирается произнести.

– Я все время думаю о том, как у нас все получилось, и я еще раз хотел тебе сказать, что виноват. Я правда все испортил. Но я порвал с Кэссиди и удалил Тиндер. Я больше не буду глядеть на сторону, обещаю. Это была худшая ошибка в моей жизни.

Мне удается пропищать что-то вроде: «Ох».

Он принимает это за добрый знак. Его глаза вспыхивают голубым огнем.

– Я не должен был относиться к тебе как к чему-то само собой разумеющемуся. Знаю, тому, что я сделал, нет оправдания, но я хочу все исправить, если ты позволишь. Я хочу провести остаток жизни, исправляя то, чем тебя обидел, потому что ты этого стоишь. Я не встречал больше таких, как ты, Саша. Ты заставляешь меня иначе смотреть на мир, ты смеешься над моими ботанскими шутками и поддерживаешь меня, несмотря ни на что.

Я начинаю понимать, что сейчас произойдет, но не знаю, как с этим быть. Это тот роскошный романтический поступок, которого я должна бы хотеть, но не уверена, что хочу. За спиной у Джонатана бездомный без рубашки толкает магазинную тележку со всяким хламом. Я должна высматривать в глазах Джонатана, насколько он искренен, следить за малейшими оттенками его голоса, но я не могу. Меня будто парализовало. Словно все мое будущее – и будущее Джонатана, и, возможно, будущее Адама – сосредоточено в том, что сейчас случится, а я не чувствую себя достаточно уверенной, чтобы прямо сейчас ответить Джонанату. Я не знаю, чего хочу; знаю только, что решение необходимо принимать быстро.

– Понимаю, звучит безумно, но я не мог больше ни дня прожить, не сделав этого. Я должен это сказать, даже если ты меня ненавидишь, даже если скажешь «нет».

Он опускается на колено и вынимает из кармана черную коробочку. Меня одновременно затапливает паника и охватывает полное онемение; я вижу, как дрожат мои руки, но не чувствую своих пальцев. Он открывает коробочку, показывая кольцо, ярко сверкающее на солнце, – бриллиант, который я сегодня выбрала в сообщении Мэри-Кейт, лежит передо мной в бархатном гнезде, зажатый в руке Джонатана.

– Саша Голдберг, ты выйдешь за меня?

Я вваливаюсь в квартиру. У меня трясутся колени. Орландо, испугавшись шума, спрыгивает с дивана и мчится прочь. Я слышу, как в конце коридора шелестит душ.

– Кэролайн? Кэролайн? – я роняю сумку на пол и несусь в ванную. Стучу в дверь кулаком. – Кэролайн? Мне очень нужно с тобой поговорить.

Черт, пофиг, если я увижу ее голой. Я открываю дверь. Кэролайн взвизгивает.

– Господи, Саша, это ты?

Она высовывает голову из-за занавески. Подводка и тушь расплылись под глазами и потекли грязными ручейками, в волосах пена от шампуня.

Хочу держать себя в руках, но не удается. Я достаточно долго пытаюсь унять дрожь в руках, чтобы открыть черную бархатную коробочку. Кэролайн ахает. Я еле дышу и хватаю воздух ртом.

– Джонатан. Две минуты назад. Сделал предложение.

Голос у меня звучит все выше и истеричнее.

– О боже, Саша. Что ты ответила?

– Я не знала, что сказать! Я не могла произнести «да», но и «нет» говорить не хотела.

Я захлопываю коробочку. Не хочу на нее даже смотреть.

– Ты – что?!

– Я не знаю! – или из-за кафельных стен голос звучит скорбно, или мне правда грустно. – Я не знала, что ответить.

Кэролайн заводит голову под воду, чтобы смыть шампунь.

– Дай мне две секунды. Я сразу выйду, обещаю.

Я почти не возмущаюсь, почему она сию же секунду не выпрыгнула из душа. Пытаюсь плюхнуться на диван в гостиной, но чтобы сидеть, нужно не двигаться, а этого я сейчас не могу. Орландо подкрадывается и обнюхивает мои ноги. Когда я его поднимаю, он минуту лежит у меня на руках, но потом замечает на стене муху и вырывается, чтобы за ней погнаться. Глупо чувствовать себя отвергнутой котом. Я хожу по комнате и думаю об этом, стараясь разобраться в дикой мешанине у себя в голове.