– Не показалось. Это район такой, Энсанче, здесь кварталы называются – яблоки. А вот Гауди…

Он замолчал. Аля подняла глаза и увидела дом, к которому они пришли по яблоку-кварталу. Ничего нельзя было сказать об этом доме – только молчать и смотреть.

Весь он был цельный, и невозможно было понять, из чего он построен. Не могло же быть, чтобы из одной гигантской гранитной глыбы!

– Не может же быть, Андрей Николаевич? – невольно вырвалось у нее.

– Не может, – кивнул он. – Но есть. А что вообще может быть из того, на что есть смысл смотреть? Стоит вот такая каменюка, и даже понять нельзя: какое же сознание ее породило?

Аля улыбнулась, услышав смешное слово.

– Что вы смеетесь? – заметил он. – И правда – каменюка, Ла Педрера, так этот дом и называется.

– А я жила и ничего не знала… – произнесла Аля.

Наверное, тон у нее при этом был такой расстроенный, что Поборцев снова улыбнулся, и она тут же смутилась.

– Не обижайтесь, Аля, – заметил он ее смущение. – Думаете, я знал? Этого никто не знает, пока сам не увидит, хоть гору учебников прочитай. А я, представьте себе, когда-то Саграда Фамилиа достраивать собирался!

– Как – достраивать? – поразилась она.

– Да вот так, без зазрения совести. Конкурс объявлен был на лучший проект, а я на первом курсе архитектурного института тогда учился, очень лестное имел о себе мнение. Узнал о конкурсе какими-то окольными путями и, разумеется, счел нужным представить свои соображения.

– И что, выиграли конкурс? – с интересом спросила Аля.

– Да как будто бы нет, – улыбнулся он. – Во всяком случае, мне об этом до сих пор не сообщили. Достраивают без меня.

– И без Гауди, – вырвалось у нее.

– Вот это больше достойно сожаления. Он ведь очень трепетно к этому относился, вы знаете? Всегда сам за строительством наблюдал. Ну, это и понятно…

– Андрей Николаевич, давайте здесь где-нибудь посидим? – попросила Аля. – Мне не хочется отсюда уходить. Давайте возле дома этого посидим, а?

– Конечно, – кивнул он.

Сидя за столиком небольшого ресторана, Аля переводила взгляд то на «Каменюку», то на Саграда Фамилиа, высившийся за домами невдалеке, то на лицо Андрея Поборцева.

– А почему Гауди сам наблюдал за строительством? – спросила она.

– Потому что у него не было проектов, – ответил Поборцев. – Вообще никаких, только эскизы. Он не проектировал своих зданий, даже, по-моему, не знал, что у него в итоге получится. Так оно, конечно, и должно быть, когда работаешь – ничего нельзя заранее знать… Но ни одному архитектору это не удавалось. Поужинаем, Аля? – без всякого перехода предложил он. – Вы ведь, кажется, сегодня не обедали.

– Почему вы решили? – удивилась она.

– По тому, как вы смотрели на Саграда Фамилиа, – улыбнулся Поборцев. – Сытой сонливости в вашем взгляде как-то не чувствовалось.

Едва он это сказал, как Аля почувствовала, что действительно хочет есть. Она и в самом деле забыла о еде, целый день бродя по городу без цели и без остановки, а собор Святого Семейства и вовсе заворожил ее.

– Я хотела поесть, – оправдывающимся тоном сказала она, – но тут на Рамблас как раз концерт какой-то начался. Настоящая опера, честное слово, и прямо на тротуаре! Целая толпа собралась. Я так удивилась, вы себе не представляете! Я же слышу, это не уличные певцы были… Я что-то смешное говорю, Андрей Николаевич? – оборвала она себя, заметив, как он смотрит на нее, чуть наклонив голову.

– Нет, что вы. – Поборцев тряхнул головой. – Ничего смешного. Просто мне показалось, что ваша постоянная настороженность наконец развеялась – вы удивляетесь и свободно радуетесь. И это мне нравится.

Аля открыла было рот, чтобы спросить, с чего он взял, что она постоянно настороженная, но не успела.

– Это вы что-то вроде забастовки наблюдали, – сказал он. – Театр «Лисео» на ремонт закрыт, а он у нас самый красивый оперный театр в Испании. Вот певцы каждую субботу и поют арии перед входом. Чиновников торопят с ремонтом!

«И о Барселоне говорит «у нас»… Что он за человек?» – подумала Аля.

– Хорошо бы в порту поужинать, – вслух размышлял Поборцев. – Там рестораны отличные, а гамбас – от одного запаха слюнки текут.

– А что такое гамбас? – заинтересовалась Аля.

– Это креветки такие. Огромные!

Он раздвинул руки; креветки, судя по его жесту, были размером с небольших акул. Аля засмеялась.

– Ну да, – с серьезным видом кивнул он. – Именно такие, их на жаровне пекут. Но времени у нас мало, и от Гауди вы не хотите уходить, правда? Поэтому пан-кон-томате нам придется есть на месте.

Что такое пан-кон-томате, Аля спрашивать уже не стала. Ей нравилось то состояние, которое он создавал каждой своей фразой: состояние предстоящей радости, как в сказке. Даже привычно-невозмутимый вид официанта не портил настроения после того, как Поборцев объяснил про каталонскую trato distante.

Але все интереснее становилось наблюдать за тем, как он совершает очень простые действия. А главное, думать, почему он их совершает: мотивировка поступков, которую она как актриса привыкла наблюдать и улавливать, на этот раз была ей непонятна.

Поборцев не производил впечатления гурмана, все мысли которого заняты пищей, и вместе с тем он с нескрываемым удовольствием беседовал с «дистанцированным», но чрезвычайно вежливым официантом, выясняя какие-то подробности меню. И названия вин он знал, не заглядывая в карту: Аля сразу догадалась, что звучные слова «Vina Sol» и «Gran Sangre de Toro», были, конечно, названиями вин.

– Извините, Аля, – вдруг спохватился он. – А вы что пить-то будете?

– Что вы предложите, – успокоила его Аля. – Вы, Андрей Николаевич, знаток, я смотрю.

– Ну, странно было бы жить в Барселоне и пить воду, – усмехнулся он. – Вина здесь чудесные. Хотите розовое попробовать? «Castell de Foc», хотите?

– Хочу, – кивнула она. – Я все хочу попробовать!

Наверное, последняя фраза опять прозвучала слишком восторженно. Поборцев посмотрел на Алю с уже знакомым непонятным выражением – с таким же, как во время ее рассказа о певцах на тротуаре. Но на этот раз она не стала спрашивать, в чем дело.

Пан-кон-томате оказалось просто хлебом с помидорами. Аля ужасно удивилась тому, что в явно респектабельном ресторане подают такое простое блюдо. Официант поставил прямо на стол жаровню с золотящимся на решетке хлебом, принес огромное блюдо, на котором были разложены помидоры, сыр, какие-то морские существа, темными лепестками нарезан испанский окорок хамон…

Аля разглядывала гамбас, вполне уместившихся на тарелке, и чувствовала, что в эту минуту ей самой интересно только это разноцветное блюдо, и румяные корочки хлеба, и помидоры, и белоснежный чеснок… Даже про Гауди она забыла в эту минуту!