В начале марта нам в институте в торжественной обстановке вручили дипломы. Когда я открыл свою темно-синюю корочку, то под жирным словом ДИПЛОМ увидел отпечатанную красными буквами надпись «с отличием». А внизу — знакомая, четкая подпись синими чернилами возле напечатанных слов «Председатель Государственной экзаменационной комиссии» П. Сухой. А дальше подписи ректора и секретаря.

Так в России появился еще один авиационный конструктор — это я. Моя детская мечта реализовалась, когда мне был о двадцать три. Шел я к ней прямым путем, на котором были серьезные препятствия. Но мое осмысленное желание, воля и помощь окружающих преодолели их, и я состоялся.

Конечно, я и не думал о должности Главного конструктора, руководителя самолетного КБ. Я мечтал не о должности, а о профессии. Быть участником создания самого совершенного самолета — эта моя мечта сбылась.

Мои родители и наставники: Липман Анцелевич Анцелиович и Роза Львовна Генкина. Их могила на Кунцевском кладбище, и я низко кланяюсь им, когда там бываю. Моя сестра Соня, с которой неразрывно связаны прекрасные годы моего детства и юности. Мои родственники — Соломон Генкин, Моня Бедеров, Боря Рыскин относились ко мне как к сыну. Наши обстоятельные беседы принесли мне огромную пользу. Мои друзья и товарищи. Лучший и верный друг моей юности — Валентин Кац, с которым мы могли вести многочасовые дискуссии о самых насущных проблемах жизни.

Мне очень везло на хороших людей Учителя в школе. Помню учителя рисования — высокий с огромными усищами. Как я любил его уроки в пятом классе! А как он нас научил рисовать чудесного скворца! На шум в классе он любил громким баритоном пригрозить: «Ух, воробьино-петушиная порода! Съем с костями!» Мы улыбались и мгновенно затихали. Красная роза, нарисованная мной тогда акварелью, многие годы украшала буфет в нашей комнате в Кунцево. Математик Александр Александрович Никольский приучил меня к четкости формулировок и логике мышления. Физик Василий Иванович Иванов открыл мне новый чудесный мир человеческих знаний, который простирался вне школьного учебника.

Доброжелательные и интеллигентные преподаватели МАИ. Я попал в высшую школу с прекрасными самобытными традициями и большим научным потенциалом. Методическими наработками МАИ в подготовке специалистов пользовались все авиационные институты страны. Высокий уровень общетехнической подготовки, широкая техническая эрудиция — вот чем отличался выпускник МАИ.

И наконец, огромное везение — на завершающем этапе моего инженерного образования моими наставниками были конструкторы бригады крыла и Павел Осипович Сухой.

Теперь мне предстояло включиться на полную катушку в очень ответственную работу дружного коллектива бригады крыла. Первый в стране истребитель с треугольным крылом делает Сухой. И первое в стране треугольное крыло для него делает наша бригада. Помимо нескольких чертежей деталей и узлов этого крыла я уже выпустил большой чертеж общего вида закрылка. Теперь-то я понимаю, что в этом чертеже я только воплотил идеи и конструкторские решения специалиста по механизации крыла Бориса Рабиновича, который после окончания МАИ уже два года трудился в нашей бригаде крыла и после прихода Павла Осиповича разработал и выпустил комплект чертежей закрылка истребителя Су-7.

Работа рядового инженера-авиаконструктора казалась мне прекрасной. В большом светлом зале с высоким потолком мое рабочее место в пространстве между двумя кульманами походило на маленький отдельный кабинет, где хорошо думалось. За окном колыхалась зеленая листва верхушек многочисленных деревьев на нашей территории и открывалась широкая панорама Центрального аэродрома. Справа на краю летного поля виднелись корпуса 30-го авиазавода. Прямо за полем аэродрома — здание аэровокзала, а слева — корпуса ОКБ Ильюшина.

Рабочие места конструкторов содержались в идеальной чистоте. Доска моего кульмана и мой большой письменный стол, как и остальные, были обтянуты чистой белой бумагой. В правом верхнем ящике стола лежали все необходимые чертежные принадлежности: карандаши разной твердости, которые мы точили лезвием безопасной бритвы или остро заточенным медицинским скальпелем, ластики, большая чертежная готовальня, логарифмическая линейка, угольники, пластмассовые трафаретки и много других полезных в работе мелочей. Большой средний ящик стола использовался для хранения небольших рулонов пергамина с исходными контурами сечений, вариантами увязок и контурами агрегатов смежных систем. Широкие рулоны пергамина с заготовками обводов и чертежей хранились в специальных цилиндрических тубах из фанеры в вертикальном положении или за моим кульманом в прикрепленных к нему бумажных петлях. В других ящиках моего стола лежали синьки используемых чертежей, книги, справочники, заводские, министерские и общесоюзные нормали. А в самом нижнем правом ящике лежали мои легкие кожаные туфли, которые я надевал на работе, особенно в зимнее время, когда приходил в теплых и тяжелых сапогах.

Утром на спинке стула меня ждал светло-синий халат из блестящего сатина, который я надевал, снимая пиджак. Эти халаты были тогда удобной и комфортной формой конструкторов КБ Сухого. В сборочном цехе, в многолюдье вокруг собираемого нового самолета, всегда можно было по этим халатам отличить конструкторов. Только через несколько лет завхоз КБ сообразил, что белые медицинские халаты дешевле, и провел замену халатов конструкторов на белые. Верхний левый ящик предназначался мною для чистого полотенца, мыла и стакана. На первом этаже у лестницы у нас стоял автомат с холодной газированной водой. Многие, и я в том числе, пользовались своими стаканами.

Я был обладателем двух стульев. Один стоял у моего письменного стола, и я сидел за столом, когда знакомился с чертежами, нормалями или делал расчеты прочности разрабатываемого узла. Второй стоял у кульмана. Я пересаживался на него, когда кнопками прикреплял чистый лист пергамина — мой будущий рабочий чертеж, плод творчества и каждодневной изобретательности.

Принадлежность к высокопрофессиональному коллективу, создающему уникальный самолет, которого еще не было в мире, создавала ощущение увлекательной и приятной игры, а также собственной значимости. А благодаря той подготовке, которую я получил в МАИ, и доброжелательности окружавших меня работников КБ и завода моя работа авиационного конструктора протекала удивительно легко.

После продолжительной работы за кульманом или за письменным столом я ощущал потребность прогуляться. Когда я шел по проходу механического цеха и вдруг видел на фрезерном станке полуготовый мой кронштейн, меня охватывало волнение. Я останавливался и внимательно разглядывал алюминиевую реализацию моего бумажного замысла.

В этот момент я совершенно ясно ощущал, что конструктор — это волшебник. Придумал, начертил — и все начинают исполнять его графическую команду: заказывают нужную заготовку, размечают ее по чертежу, фрезеруют, сверлят, протачивают, шлифуют и передают в цех антикоррозионного гальванического покрытия. Затем деталь привозят в сборочный цех, где ее соединяют с тысячами других, из которых и формируется желанное детище всего коллектива.

Бригада крыла, куда меня зачислили, подчинялась заместителю Главного конструктора по каркасу (корпусу) самолета Строгачеву Николаю Сергеевичу, подпись которого на наших чертежах была последней. Его рабочий стол находился рядом в бригаде фюзеляжа. Бригада оперения располагалась в этом же зале, прямо за нами.