Но телефон продолжал и продолжал звонить. Я окончательно проснулась и разозлилась. А потом мне вдруг стало страшно, настолько страшно, как может быть страшно животным, инстинктивно чувствующим беду. Какое-то чувство катастрофы, чего-то неизбежного и большого, как наводнение или извержение вулкана. Архипов встал и достал телефон из кармана своей куртки. После короткой паузы он ответил.

– Алло. Марина? – удивленно пробормотал он, и в этот момент мое сердце упало вниз и разбилось об пол.

Судьба.

Марина не была хорошим человеком и уже давно перестала убиваться по этому поводу. «Не я такая плохая – жизнь такая!» Эта мысль стала чем-то вроде девиза для нее и для множества людей вокруг, всех, кто ее окружал. Все было просто до смешного. Люди жили либо для радости, либо для совести. Люди, которые жили правильно, жили плохо. С теми, кто жил плохо, у Марины не было ничего общего, за исключением коллег из больницы, с которыми Марину связывало нечто большее, чем просто понятия выгоды и престижа. С бывшими коллегами ей было просто хорошо. Она любила посидеть с Агатой за чашечкой простого, растворимого кофе, послушать байки про рожениц, рассказать про свое житье-бытье генеральской жены. До генерала Вася не дослужился, но образ жизни Марина вела на зависть всем, и ей нравилось замечать в глазах бывших коллег легкие отблески зависти и восхищения. Даже Mini Cooper у них считался крутой машиной. И потом, Марине нравился Архипов.

Это странное, еле заметное и почти ничем не выраженное чувство поселилось у нее в душе и согревало холодными ночами, когда Вася опять и опять не приходил ночевать. Тут не было ничего серьезного. Ничего больше, чем спутанные, одетые в туман мечты, мысли, проносящиеся в усталой голове перед тем, как провалиться в сон. Все остальное кругом было таким сложным и острым, все ранило и задевало чувства, слишком много требовалось компромиссов каждый день. Архипов был простым и понятным, в своих голубых джинсах, в бежевом вельветовом пиджаке, с вежливой улыбкой и рассеянным взглядом красивых темных глаз.

Конечно, это все было – чушь и морок. Мечты уставшей от бессмысленного одиночества домохозяйки, чувство сродни тому, которое возникает, когда читаешь слезливые неправдоподобные романы о вечной любви. Сексуальные сцены, которые вызывают отклик, которого давно уже не вызывал муж. Конечно, сам Архипов ничего об этом не знал. Он спокойно здоровался с Агатой, иногда оставался и пил с ними чай, расспрашивал о Дашке и ее самочувствии. О том, какого рода отношения связывают Марину, Дашу и Юлю, он тоже ни сном ни духом не знал. Да и не показывал он никаких чувств к Юле. Ни разу. Никогда.

Когда Дашка выдала на-гора это откровение, Марина почувствовала (не в первый раз в жизни, это уж точно), как кровь приливает к щекам и странная неприятная пустота образуется в области солнечного сплетения. Снова по каким-то причинам Юля перешла ей дорогу, пусть даже и ненароком, пусть случайно. Пусть! Никакие доводы разума, никакие аргументы не могли помочь Марине перестать испытывать боль от этого невольного предательства.

В ее мечтах, которые заставляли ее улыбаться и ждать темноты, вместо того чтобы ее бояться, – в этих мечтах Архипов помнил Марину молодой и никогда не забывал ни на секунду. В ее мечтах они уезжали вместе в Крым или на Алтай, покупали там дом, жили долго и счастливо, разводили кур. Архипов косил траву, Марина приносила ему молоко и собственноручно испеченный хлеб. Разве многого она хотела? Разве кого-то в реальности задевали ее мысли? Не настолько уж они материальны. Неужели не могла Юля, любовница ее мужа, женщина, из-за которой Маринино сердце и так немало страдало, полюбить кого-то другого? Почему именно Архипов? Зачем он ей, зубастой акуле с длинными стройными ногами, тонкой талией, плохим аппетитом и чистой, бархатной кожей? Ей что, олигархов мало?

Марина была возмущена. Чувство это носило совершенно иррациональный характер, и всю дорогу в Завидово она сидела в машине мужа тихая и молчаливая и думала о своем, удивляя его этим немало.

– Ты как, в порядке? – даже спросил он, когда они остановились на заправке в Клину.

Марина рассеянно кивнула и отошла, стараясь скрыть свои чувства от человека, ставшего ей теперь во многом чужим и к которому она, что удивительно, ощущала безразличие.

– Ты позвонила насчет мяса? – спросил он, решив, что ее молчание и апатия какие-то подозрительные.

– Я позвонила во все места, все сделала и все заказала, – коротко ответила она и забралась обратно в машину.

Вася пожал плечами, но больше ее не трогал. Не очень-то и хотелось. Подумаешь!

Марина не желала Юле зла. Может, это покажется странным, но за прошедший год у Марины появилось гораздо больше общего с этой странной, красивой и несчастной женщиной, за плечами которой чувствовалась непростая жизнь. Марина любила прогулки с Юлей чуть ли не больше, чем посиделки с Агатой. В конце концов, не так уж много у Марины было подруг. Юля была из тех женщин, дружбу с которыми ценишь, даже если никак нельзя объяснить, почему. Если бы Юля полюбила кого-то другого, Марина и на секунду бы не помедлила, сделала бы все, чтобы помочь любовнице мужа выбраться из собственноручно сооруженного капкана. Но Архипов… Все надежды на то, что между ним и Мариной может быть что-то большее, чем простой разговор… Они умирали в мучениях. Нет, что говорить, эти надежды были бесплотными. Они были ни на чем не основаны. Они жили только в ее голове. Но теперь и на них был поставлен крест. Юля – ее крест, ее карма, ее судьба. Она пришла, чтобы разрушать все, что у Марины есть. Это было несправедливо.

– Ты собираешься хотя бы накраситься? – спросил ее Вася, когда до приезда гостей оставались считанные часы.

– А что, я плохо выгляжу?

– Хм! – фыркнул он с таким презрением, что Марина моментально нахохлилась и обиделась. Пусть он не интересовал ее больше, но это не значит, что он не мог сделать ей больно. Во всех смыслах он мог и хотел. И делал. С каким-то изощренным упорством Вася не упускал ни одного случая, чтобы не ткнуть ее в больное место и не провернуть по живому рукоятку кинжала.

– Какая разница, как я выгляжу! – возмущенно воскликнула она, тряхнув рыжими волосами.

– Ты как бы моя жена, и сидеть рядом со старым потрепанным пугалом – это не по мне. Знаешь что. Сходи спроси, может, тут есть какой-то визажист. Пусть нанесет на тебя толстый слой этого… шоколада, – Вася усмехнулся «удачной» шутке и вышел, не дожидаясь ответа жены.

Марине вдруг стало так тошно и плохо… Захотелось пойти и надавать Васе пощечин, прямо здесь и сейчас, около этих идеальных треугольных голубых елей, таких советских, таких номенклатурных, что аж противно. Марине опротивело все, но мириться с этим теперь, когда рядом не было даже призрака Архипова, когда этот самый призрак смотрел восхищенными глазами на Юлю, стало окончательно непереносимо.

Начинали съезжаться гости. Праздник такого плана всегда движется по одному и тому же накатанному кругу, и место, в котором они сейчас находились, наилучшим образом отражало все потребности такого мероприятия. Здесь был большой банкетный зал с вытянутыми в длиннющую букву «П» столами, были свернутые треугольничком салфетки, были бордовые полиэстеровые скатерти с вышивкой, покрытые белыми кружевными овалами. Тарелки, приборы, бокалы на длинных ножках и графины со стеклянными крышечками – все было на местах. Официанты выглядели вполне прилично. Играла живая музыка, девушка-певица и какой-то потрепанный мужик с проплешиной. Марина механически скользила между столами, отвечала на какие-то вопросы. Принимала поздравления и рассказывала, куда складывать подарки.