– Молится, как и все мы, – вклинился Манфрид, который ни за что не позволил бы никому, будь то мирянин или монах, намекнуть, что с его братом не все чисто. – И чутье ему подсказывает, как и всем нам, только у него это всегда верно и вовремя, часто так вовремя, чтоб назвать чем-то бо́льшим, чем чутье. Дар от Девы Марии.

– Та-ак, – протянул Мартин. – Так-так.

– «Так-так» словно заступ могильщика по чему-то в земле стучит, – проговорил Манфрид, пристально глядя Мартину в глаза.

– Но разве благая природа – не достаточное доказательство того, что эти предвестья – мои и наши – посланы свыше? – не сдавался Гегель, пытаясь добиться поддержки от Мартина.

– Безусловно, это добавляет нечто к рассмотрению, – уклончиво ответил Мартин.

– Ага, но что именно? – требовательно спросил Манфрид.

– Э-эм, – замялся Мартин, но затем просветлел. – Да. Думаю, вы должны это рассматривать как дар Божий. Пути Господни неисповедимы, и, как уже отметил Манфрид, слишком углубляться в поиски причины, если следствия благоприятны, не стоит, ибо блага никому не принесет. Так и с нашими видениями. Время покажет, были это пророческие откровения или обычные кошмары, и тогда мы узнаем, а все наши споры пропадут втуне.

– Как бы там ни было, это не кошмары, – поежился Манфрид. – Кошмары приходят, только когда спишь.

– Последние несколько дней мы были сильно уставшие, – отметил Гегель. – К тому же, от споров толку не будет, как ты сам всегда говоришь.

На том они прекратили разговор, но теперь все были более обеспокоены этой темой, чем прежде. Дорога стала петлять еще сильнее, когда они начали спускаться в предгорья, а солнце и пиво согрели их лучше, чем любой огонь за последние недели. На следующий день они выехали из леса и начали пересекать холмистые земли южных городов-государств.

Дорога шла уже вполне ровно, но около полудня путешественники оказались на развилке. Братья остановили коней и принялись сыпать проклятьями; продолжали сквернословить еще долго после того, как Мартин попросил их сдержаться. А потом тяжелый полог за козлами раздвинулся, и таинственная женщина наклонилась вперед между Мартином и Манфридом. Ее лицо прикрывала пурпурная вуаль, а платье казалось идеально чистым, хоть она носила его столько же, сколько мужчины – свои потные и грязные одежды. Она дважды принюхалась, так что вуаль задрожала, и указала на левую дорогу. Даже Манфриду это показалось тревожным, но они снова двинулись в путь и долго ехали по сумеркам, прежде чем разбить лагерь на поросшем густой травой поле у дороги.

Погода казалась благостной, даже когда налетал резкий ветер, а крутые холмы казались братьям просто муравейниками. Они поели, выпили и на рассвете снова пустились в путь; в таком режиме провели несколько дней. Еще дважды они оказывались на перекрестках, которые могли привести их в замешательство, но женщина всегда появлялась и указывала нужное направление. Сперва стали появляться деревеньки, потом города побольше, и в одном из них они провели вечер, спорили и торговались с разными людьми, пока не достигли взаимного согласия.

Из всех жителей городка на их языке хоть как-то говорил один цирюльник, который дал им скромную кучку бесформенных монет за самое маленькое из найденных в гробнице колец. Даже после того, как они отдали несколько монет обратно цирюльнику за то, что он их обслужил, в кошельке у Гроссбартов позвякивало довольно денег, так что они купили чистую одежду, выправили оружие у кузнеца, подковали коней, сняли комнату, и, когда священник куда-то отошел ненадолго, приобрели небольшой мешочек удивительно рано созревших ягод белладонны, которые можно раздавить и смазать клинки или бросить в еду, если потребует ситуация. Манфрид опробовал разумные аргументы и глухие угрозы, но так и не сумел заставить женщину выйти из фургона. Впрочем, в остальном они достигли всего, чего хотели тем вечером, и наутро почувствовали себя хорошо отдохнувшими.

За завтраком вокруг Гроссбартов собрались местные жители, которые хотели услышать, где братья побывали и что видели. Но даже священник не горел желанием обсуждать их приключения. Как выяснилось, они и вправду ехали верной дорогой в Венецию, и, вопреки настоятельным уговорам кузнеца, который советовал дать коням еще хотя бы день отдыха, маленький отряд выступил в путь незадолго до полудня. Добрая еда чрезвычайно взбодрила спутников, и круг сыра, который Гегель вытребовал у трактирщика, отлично подошел к засоленной свинине, добытой Манфридом у какого-то крестьянина.

Рана на руке Мартина не загноилась, но цирюльник ее перебинтовал и закрепил руку на перевязи, что дало священнику повод снова приложиться к запасу пива Гроссбартов. Спутники миновали несколько крестьянских хозяйств, а затем тракт резко ушел вниз, на равнину, так что фургон теперь подпрыгивал от скорости, а не от ухабов на дороге. Переехав вброд несколько ручьев, они добрались до небольшого деревянного моста через реку и замедлили бег лошадей, чтобы аккуратно преодолеть это хлипкое сооружение.

На другом берегу реки Иннокентий и Климент спрятались в густой траве по одну сторону дороги, а Урбан – по другую; все трое положили стрелы на тетивы своих луков. Бенедикт, который вытянул короткую соломинку, сидел под мостом у противоположного берега. Он предлагал перерубить опоры, но остальные возразили, что в результате вся добыча полетит в воду следом за конями. Весточка от подмастерья кузнеца Витторио пришла как раз вовремя, потому что, стоило им договориться и занять свои места в засаде, как на дороге появился фургон.

Рядом с мостом кони остановились; трое путников на козлах, похоже, держали совет. Климент прошептал, что на таком расстоянии можно и стрелять, но Иннокентий призвал его к терпению. Через некоторое время двое из троих кое-как залезли внутрь фургона. Подползая вперед, Урбан заметил, что один из них снова возник и поставил какой-то бочонок на козлы рядом с оставшимся за возницу, а затем вновь скрылся за пологом внутри. Когда фургон пришел в движение, Урбан подал знак своим товарищам по другую сторону дороги, что все по-прежнему благополучно.

Как только Гегель заявил, что впереди чем-то воняет, Гроссбарты передали поводья Мартину, и священника тут же пробил холодный пот. Братья великодушно поставили рядом с ним бочку с пивом, чтобы успокоить все тревоги, но это ему не слишком помогло. Мелкая, но быстрая речка поблескивала рябью в лучах солнца, но Мартин чувствовал лишь ветерок, теребивший его рясу и траву, в которой священник нервно пытался высмотреть движение. Поскольку особого выбора не было, Мартин принялся молиться и позволил лошадям лениво двинуться вперед.

Заслышав над головой стук копыт, Бенедикт подобрался к краю моста и приготовился выскочить из-под него, чтобы забраться наверх позади фургона. Кони уже оказались над рекой, но в этот миг со стороны берега раздался резкий звонкий щелчок, и что-то плюхнулось в воду позади. Резко развернувшись, Бенедикт оглядел прибрежную полосу, но увидел только камыши и тучи над головой. Над ним прокатился фургон, так что мост ощутимо зашатался. Бенедикт рванул в сторону и даже не заметил, что в опасной близости от его шеи пролетел арбалетный болт, который нырнул в воду и быстро умчался вниз по течению.