— Мастер, вам письмо!

Билл подал Мартину сложенный лист плотной кремовой бумаги. Замысловатый герб на ярко-красной печати, крупные, словно надутые буквы — за милю было видно: письмо непростого человека!

Мартин развернул послание, пробежал глазами ровные строчки. Так быстро, что я дочитать не успела. Крепко выругавшись, он отшвырнул лист и закрыл лицо руками.

— Плохие новости? — неслышно подкрался барон.

— Плохие, Гейден, — сквозь зубы процедил Мартин.

— Господин Альбрехт?..

— По крайне мере, две недели назад он был еще жив. Но никто уже не надеется. Заражение от раны пошло по всему телу. Смерть будет долгой и мучительной.

— Печально, мой господин… А что насчет вас?

— А что может быть, Гейден? Отец пишет, что сам решился на морганатический брак, уже имея двоих сыновей. Если я поступлю по-своему, Пфорцхайм останется без наследника. То есть может остаться без наследника…

— И что тогда?

— Что? Да ничего. После моей смерти Баден снова объединится под правлением потомков дяди Бернхарда. Если, конечно, Карл или его сыновья не развяжут войну за наследство.

— Карл? — удивился Гейден. — Вы имеете в виду вашего сводного брата? А он может?

— О, Карл может все, — горько усмехнулся Мартин. — И самое интересное, что отец, как мне кажется, не стал бы сильно возражать. Заметьте, он не запрещает мне жениться на Маргарет. Просто предоставляет возможность решать самому. Знаете, он всегда был равнодушен к моим сестрам, но из нас — троих сыновей — больше всех любил именно Карла. Говорили, что мы с Альбрехтом уехали из дома из-за плохих отношений с Урсулой, но это неправда. Вы же знаете, отец женился на ней всего через несколько месяцев после смерти моей матери, мне еще и года не исполнилось. Мы никогда не были с ней близки, но и плохого она нам ничего не сделала. Дело в том, что отец начал поговаривать о разделе Пфорцхайма между нами троими: Альбрехтом, мной и Карлом. Это и привело к ссоре.

— Но я не понимаю, мой господин, — барон раздраженно откинул со лба волосы, которые совершенно седой, но все еще густой волной падали на лицо. — Ведь Карл не имеет никакого права на наследство. Даже раздел между господином Альбрехтом и вами…

— Гейден! — с досадой перебил Мартин. — Что тут понимать? Германия — это не Англия. Мой сумасшедший дед Кристоф выбрал наследником Бадена дядю Филиппа — пятого по счету сына. Просто потому, что считал, что так будет лучше. Отец и дядя Бернхард с ним не согласились. И что? Когда дед окончательно спятил, они втроем взяли его под опеку. Потом Филипп умер, не оставив наследников, а отец и Бернхард взяли и поделили Баден. Какие законы, о чем вы? Через несколько поколений Баден превратится в десяток графств размером с огород.

— Так, может быть, было б лучше, если бы Баден и Пфорцхайм снова объединились?

— Да, наверно. Но если б я был уверен, что это случится! Мои двоюродные братья — не самый худший вариант. Но только не Карл. Его интересует только церковь. Я тоже лютеранин, но он… Он, к сожалению, фанатик.

— И что же вы намерены делать? — осторожно спросил Гейден после долгого молчания.

— Не знаю! — Мартин выкрикнул это с таким отчаянием, что мне стало жутко. — Я ничего не знаю. Только то, что в Пфорцхайм сейчас ехать не имеет смысла. Я должен вернуться в Скайхилл и увидеться с Маргарет. И как можно быстрее.

— Но вы еще нездоровы, мой господин, — испугался барон.

— У вас есть повозка?

— Нет. Но для вас я найду.

Это его решение мне было больше чем на руку. Главное — чтобы он отправился в путь в ближайшие дни, ведь мне надо было попасть в Скайхилл не позже двадцать восьмого октября. Следующие два дня Мартин то пребывал в крайнем беспокойстве, то, напротив, впадал в черное уныние. Он ходил по комнате из угла в угол или неподвижно сидел у окна, глядя во двор, и Биллу с бароном приходилось прилагать немало усилий, чтобы уговорить его съесть хоть что-то.

На третий день Гейден пришел с известием, что договорился о повозке. Отъезд наметили на двадцать третье. Мартин немного успокоился, хотя я абсолютно не представляла, надумал ли он что-то либо отложил принятие решения до встречи с Маргарет.

За день до отъезда Билл с непонятной робостью доложил:

— С вами хочет поговорить доктор де Бренн, мастер.

Доктор, высокий и пугающе худой мужчина неопределенного возраста, одетый в обычное для представителей своей профессии длинное черное платье, всем своим видом наводил на мысли о бренности сущего. Немного скрашивали тягостное впечатление лишь брови — густые и подвижные. Когда доктор говорил, они шевелились, как две мохнатые белесые гусеницы.

Поинтересовавшись самочувствием пациента, де Бренн перешел к делу.

— Я хотел бы поговорить о вашем слуге, мастер Кнауф.

— О Билле? — удивился Мартин. — А что с ним такое?

— Я надеюсь, вы оценили, как он ухаживал за вами во время болезни?

— Я мало что помню, доктор, но… да, пожалуй. Он хороший слуга.

— Мастер Кнауф, я мало видел людей, которые имели бы такие способности и желание ухаживать за больными. И он интересуется медициной. А мне как раз нужен помощник.

— Вы хотите забрать его себе? — понимающе кивнул Мартин. — Ну что ж… Жаль, конечно, терять такого хорошего слугу, но… Я же говорил тебе, Билли, все может случиться самым неожиданным образом, — он повернулся к Биллу, который стоял у двери в крайнем смущении. — Но как быть с твоей матерью и сестрами?

— Старшая из его сестер после Рождества выходит замуж за богатого торговца, — вместо Билла ответил доктор. — А среднюю я возьму тоже. Мой помощник женился на нашей служанке, и они уезжают в Уэльс. Ну а вдвоем с младшей мать как-нибудь управится.

— Если вы не против, мастер, я отвезу вас в Стэмфорд и вернусь в Лондон вместе с Джудит.

— Я не против, Билл, — улыбнулся Мартин. — И я рад, что ты хоть на шажок ближе подойдешь к своей мечте. Даже завидую тебе немного. С моей мечтой как раз все туманно.

— Мой отец был простым костоправом, мастер Кнауф, — сказал доктор, поднимаясь со скрипучего стула. — Но однажды он спас ногу лорду. И тот в благодарность помог мне получить образование в университете. Как знать, может, не сам Билл, но кто-то из его детей станет настоящим лекарем.

В последнюю ночь Мартин так и не смог уснуть. Он ворочался в постели с боку на бок, вставал, пил воду, смотрел в окно на темный двор. Мне было безумно жаль его. А ведь совсем недавно я вообще сомневалась в его чувствах к Маргарет. Теперь сомнений не было, но как бы я хотела знать, какое же решение он примет — то есть принял. Ясно только одно: с Маргарет он не встретился. Что же ему помешало?

На мгновение мне пришла в голову странная мысль: а что, если действительно задержаться в отражении еще на год, до следующего Хеллоуина? Тогда я точно буду знать, что же произошло с Мартином. Но… На одной чаше весов было простое любопытство, на другой — моя семья. И друзья, которым на голову свалилась обуза в виде парочки живых мертвецов и грудного ребенка. Выбор был очевиден. Тайна должна была остаться тайной навсегда.