— Что значит «сейчас-то»?

Грегоровиус пожал плечами.

— Бдение прошло вполне достойно, — сказал он. — Особенно после того, как мы отделались от полиции. Твое отсутствие вызвало противоречивые мнения присутствующих. Клуб тебя защищал, но вот соседи и старик с верхнего этажа…

— Только не говори мне, что старик с верхнего этажа был на бдении.

— Бдением это, пожалуй, не назовешь; нам разрешили побыть у тела до полудня, пока не приехали служащие из государственного бюро ритуальных услуг. Должен сказать, действуют они быстро и слаженно.

— Представляю себе эту картину, — сказал Оливейра. — Но это же не причина, почему Мага взяла и переехала, не сказав ни слова.

— Она все время думала, что ты с Полой.

— Ça alors,[373] — сказал Оливейра.

— Человек не может перестать думать. Сейчас, когда мы по твоей инциативе перешли на «ты», мне гораздо труднее сказать тебе некоторые вещи. Это очевидный парадокс, но это так. Возможно, потому, что это «ты» фальшивое. Но ты первый начал.

— Это наиболее подходящая форма обращения к человеку, который переспал с твоей женщиной.

— Я устал тебе говорить, что это не так; так что, как видишь, у нас с тобой нет никаких причин быть на «ты». Если бы выяснилось, что Мага утопилась, я бы еще понял, — в момент скорби, когда тебя обнимают и утешают… Но это не твой случай, во всяком случае не похоже.

— Ты что-то читал в газете, — сказал Оливейра.

— Наше панибратство совершенно ни к чему. Будем, как прежде, на «вы». Вон газета, на каминной полке.

В самом деле, это совершенно ни к чему. Оливейра отбросил газету и снова взялся за мате. Лукка. Монтевидео, гитара умолкла / теперь ее место в шкафу… И когда укладывают чемодан и собирают вещи в пакеты, можно сделать вывод, что (осторожно: любой вывод еще не доказательство) никто не играет на ней / не звенят ее струны. Не звенят ее струны.

— Ладно, я сам узнаю, куда она подалась. Далеко она не уйдет.

— В любом случае этот дом твой, — сказал Грегоровиус. — К тому же Адгаль, наверное, приедет провести со мной весну.

— Твоя мать?

— Да. Она прислала потрясающую телеграмму, используя метод симметричных чисел. Я как раз читаю «Сефер Йецира»,[374] пытаясь обнаружить его связь с неоплатониками. Адгаль очень сильна в каббалистике; у нас будут жуткие споры.

— Мага, что, намекала, что наложит на себя руки?

— Ну ты же знаешь женщин.

— А поконкретнее.

— В общем, нет, — сказал Грегоровиус. — Она больше говорила про Монтевидео.

— Идиотка, у нее нет ни сентаво.

— Про Монтевидео и про куколку из воска.

— A-а, про куклу. И она думала…

— Она была уверена. Адгаль очень заинтересует этот случай. То, что ты называешь совпадением… Люсия не считала это совпадением. Да и ты тоже, в глубине души. Люсия сказала, когда ты увидел куклу, то бросил ее на пол и растоптал.

— Ненавижу глупость, — ушел от ответа Оливейра.

— Все булавки были воткнуты в грудь, и только одна в гениталии. Ты уже знал, что Пола больна, когда топтал эту куклу из зеленого воска?

— Да.

— Адгаль наверняка этим заинтересуется. Ты слыхал о системе отравленного портрета? Яд подмешивают в краски и ждут благоприятной фазы Луны, чтобы рисовать портрет. Адгаль попыталась проделать это со своим отцом, но возникли какие-то наложения встречных потоков… Но все равно старик умер через три года от дифтерии, кажется. Он был один в замке, в те времена у нас был замок, и когда он начал задыхаться, то попытался сделать себе перед зеркалом трахеотомию кончиком гусиного пера или чем-то в этом роде. Его нашли внизу, у лестницы, впрочем, сам не понимаю, зачем я тебе все это рассказываю.

— Потому что знаешь, что мне это совершенно неинтересно, я полагаю.

— Да, наверное, — сказал Грегоровиус. — Давай сварим кофе, ночь уже чувствуется, хотя ее еще не видно.

Оливейра быстро взят газету. Пока Осип ставил кастрюльку на плиту, он снова пробежал глазами новости. Блондинка, примерно сорока двух лет. Какая глупость думать, что… Хотя, конечно. «Les travaux du grand barrage d’Assouan ont commencé. Avant cinq ans, la vallée moyenne du Nil sera transformée en un immense lac. Des édifices prodigieux, qui comptent parmi les plus admirables de la planète…»[375]

(-107)

— Между нами, как всегда, существует некое недопонимание, че. Однако кофе весьма подходит к случаю. Ты выпил всю канью?

— Ты же понимаешь, бдение…

— Над маленьким тельцем, ясное дело.

— Рональд напился как свинья. Он очень сильно переживал, никто так и не понял почему. Бэбс ревновала. Даже Люсия была удивлена. Но часовщик с седьмого этажа принес бутылку водки, так что хватило на всех.

— Народу много было?

— Подожди, значит, наши из Клуба, тебя не было («Нет, меня не было»), часовщик с седьмого этажа, консьержка с дочерью, какая-то сеньора, по виду шлюха, почтальон, который принес телеграмму, побыл здесь немного, и полицейские, которые вынюхивали, не детоубийство ли это, вот так.

— Странно, что не было разговора о вскрытии.

— Был. Бэбс их чуть пинками не вытолкала, а Люсия… Потом пришла одна женщина, осмотрела его, ощупала… Мы все на лестнице не поместились, пришлось выйти на улицу, холод жуткий. Что-то они там делали, что полагается, но в конце концов оставили нас в покое. Сам не знаю, как свидетельство о смерти оказалось у меня в бумажнике, если хочешь, можешь посмотреть.

— Нет, продолжай. Я тебя внимательно слушаю, просто виду не подаю. Давай дальше, че. Я весьма взволнован. По мне не видно, но уверяю тебя, это так. Я слушаю тебя, продолжай, старик. Я живо представляю себе эту сцену. И не говори мне, что Рональд не помогал тебе спустить его вниз.

— Да, и Перико тоже, и часовщик. Я шел с Люсией.

— А дальше?

— Бэбс с Этьеном шли последними.

— Позади.

— Между пятым и четвертым этажом раздался оглушительный стук. Рональд сказал, что это старик с шестого, который таким образом мстит. Когда мама приедет, попрошу ее завязать контакт со стариком.