(-132)

«Он намеренно оставил меня одного, — подумал Оливейра, выдвигая и задвигая ящик тумбочки. — Не то из деликатности, не то ловушку подстроил — это как посмотреть. Может, стоит сейчас на лестнице и подслушивает, как дешевый садист. В ожидании кризиса в духе Карамазова или какого-нибудь приступа в духе Селина. Или, за первой рюмкой кирша, плетет свои герцеговинские кружева, а за второй, сидя в заведении Бебера, мысленно комбинирует карты таро и обдумывает, как обставить прибытие Адгаль. Пытка надеждой: Монтевидео, Сена или Лукка. Варианты: Марна, Перуджа. Но тогда ты действительно…»

Он прикурил «Голуаз» от окурка, еще раз осмотрел ящик, достал роман, подумал что-то смутное насчет жалости в качестве темы для диссертации. Жалость к себе самому: это уже лучше. «Я никогда не рассчитывал на счастье, — подумал он, рассеянно листая книгу. — Это не обвинение и не оправдание. Nous ne sommes pas au monde. Donc, ergo, dunque…[397] Почему я должен ее жалеть? Потому что я нашел ее письмо к сыну, которое на самом деле написано для меня? Я — автор полного собрания писем к Рокамадуру. Для жалости нет причин. Оттуда, где она сейчас, своими пылающими, словно башня, волосами, она сжигает меня издалека, она разрывает меня на куски одним своим отсутствием. Тра-та-ти, тра-та-та. Она прекрасно обойдется без Рокамадура и без меня. Прелестная голубая стрекозка, летя к солнцу, иной раз ударяется о стекло, нос в крови, трагедия. А через две минуты она уже весела и покупает какую-нибудь открытку в канцелярском магазине, а потом мчится на почту, чтобы послать ее в конверте подруге с нордическим именем, одной из тех, что разбросаны по всему свету, проживающей в какой-нибудь невероятной стране. Как можно испытывать жалость к кошке, к львице? Механическая жизнедеятельность, очень похоже на регулярные вспышки молнии. Моя единственная вина в том, что у меня не хватило горючего, чтобы она как следует согрела около меня руки и ноги. Она выбрала меня, приняв за пылающий костер, а я возьми да и окати ее холодным душем. Бедняга, черт бы все побрал».

(-67)

В сентябре 80-го,[399] спустя несколько месяцев после

Читаешь, бывает, иной плохо написанный роман, да

кончины моего отца, я решил отойти от дел, передав их

еще и скверно изданный, и спрашиваешь себя, как та-

другой фирме, тоже занимающейся производством хере-

кое может быть интересным. Подумать только, сколько

са на тех же правах, что и моя; я, как мог, реализовал

долгих часов потрачено на поглощение этого остывшего

кредиты, оформил права наследства, передал магазинчи-

безвкусного варева, на бездарное чтение «Elle» и «Fran-

ки со всеми имеющимися в них товарами и перебрался

се Soir», скучных журналов, которые давала мне Бэбс;

жить в Мадрид. Мой дядя (родной брат отца), дон Ра-

И перебрался жить в Мадрид, и ведь надо же, стоит

фаэль Буэно Гусман-и-Атаиде, предложил мне жить у

проглотить пять или шесть страниц, как тебя затягива-

него; но я воспротивился этому, дабы не потерять свою

ет, и ты уже не можешь оторваться от чтения, вроде как

независимость. В конце концов мне удалось как-то все

не можешь перестать спать или мочиться, ох уж это

уладить, не утратив преимуществ личной свободы и со-

рабство кнута и пряника. В конце концов мне удалось

хранив радушное отношение моего родственника; я снял

как-то все уладить, подобная манера выражаться идет

квартиру неподалеку от его дома, так что я был предо-

из времен, когда меня еще не было на свете, и нужна

ставлен самому себе, как и хотел, или наслаждался теп-

для того, чтобы донести какие-нибудь архипрогнившие

лом семейного очага, когда чувствовал в том необходи-

мысли, которые передают из рук в руки, как деньги, от

мость. Этот достопочтенный сеньор жил, вернее, мы жи-

одной генерации к другой дегенерации, te voilà en plaine

ли в квартале, где раньше был Поситос. Квартира моего

echolalie.[400] Наслаждался теплом семейного очага, здоро-

дяди занимала весь главный этаж и стоила восемнадцать

во сказано, просто мать твою, как здорово. Ах, Мага, ну

тысяч реалов, она была красивая и светлая, хотя и слиш-

как можно было глотать эту остывшую похлебку, и ка

ком просторная для такой семьи. Я разместился внизу,

кого черта мне дался этот Поситос, че. Сколько времени

в квартире поменьше, чем на главном этаже, но тоже

ты потратила на чтение подобных вещей, убежденная,

слишком большой для меня одного, которую я шикарно

видимо, что это и есть настоящая жизнь, и ты права,

обставил, со всеми привычными для меня удобствами.

это жизнь, и потому следовало с этим покончить. (Глав-

Мое состояние, слава богу, позволяло это с лихвой.

ный этаж, это какой же?) Иной раз, вечером, когда я,

Мое первое впечатление от внешнего облика Мад-

обойдя стенд за стендом египетский отдел Лувра, воз-

рида — это приятное удивление, ведь я не был там со

вращался домой, мечтая о мате и сладкой булочке, я

времен Гонсалеса Браво.[401] Меня приятно поразили кра-

заставал тебя у окна погруженной в неотрывное чте-

сота и простор новых районов, скорость средств сооб-

ние какого-нибудь жуткого толстенного романа, иногда

щения и очевидное улучшение внешнего вида зданий,