Много чего нужно для нормальной жизни на природе.

Когда Исаев вернулся, шел уже четвертый час. Зато строители успели вкопать пару столбов, проведя электричество, и теперь бурили землю под ограду вокруг всего Зачарованного Места. Им помогали поисковики. Порядок…

Зайдя в дом, Марлен встретил Павла Ивановича.

– Неплохо устроились! – воскликнул он. – Ну, что? Сейчас мы все тут обставим, и можно будет жить-поживать да добра наживать!

– Спасибо вам, Марлен, – прочувствованно сказал фронтовик. – Я будто в молодость свою вернулся. Да и делом буду занят, а не просто доживать свой срок. Это, знаете ли, ценно!

– Павел Иванович, – ответил Исаев, слегка улыбаясь, – я там был. И в окопах сиживал, и за «языком» хаживал. И всего-то два месяца! А вы четыре года оттрубили. Так что не ясно еще, кто кому должен быть благодарен. Ладно, пора нам заканчивать наши каникулы!

Заранее расплатившись со строителями, накинув щедрые чаевые «за срочность» и ранний подъем, Марлен собрал всех разведчиков.

– Все, товарищ старший лейтенант, – сказал он, – кончилось мое командование! Пора вам занимать вакантную должность.

Филоненко кивнул.

– Готовимся, ребята. И одеваемся потеплее – там точно не лето!

Запасной «шмайссер» Исаев передал Краюхину.

– Держите, Павел Иванович. А то вдруг какой фриц сюда пролезет, мало ли. Мы-то все прикроем с той стороны, но лучше поберечься.

Старик кивнул.

– Побережем, – сказал он. – Опыт есть.

* * *

Был пятый час, когда опергруппа собралась в «комнате-музее». Под потолком горела лампа, одна из четырех, чтобы не застить ярким светом возможную активацию портала.

Пол был, но не везде, лишь вдоль стен, а большую часть помещения занимал квадрат с землянкой – трава росла ниже пола.

Сработал портал незаметно – Марлена аж передернуло, когда он понял, что смотрит сквозь портал на закат в 41-м.

Потянуло холодом.

– Ах, ты… За мной!

Филоненко прошмыгнул на ту сторону, за ним рыбкой сиганул Доржиев. И пошло…

Исаев сперва передал чемоданчик, после чего просеменил на карачках в 41-й год. Перевернулся, садясь, и увидел за порталом согнувшегося Павла Ивановича, махавшего ему.

Марлен вскинул руку в ответ – и портал закрылся.

– Шмуйловский, – сказал старлей, – вызывай наших. Только быстро – немцы навострились наши рации пеленговать.

– Я мигом!

Сняв шапку, Гриша Шмуйловский нацепил на голову наушники. Шатов с Николаенковым растянули антенну.

– Прием, прием… – бормотал радист. – Материк, Материк, я – Остров! Прием! Есть! Сигнал Осень!

Передав еще несколько кодовых фраз, Шмуйловский завершил сеанс.

– Самолет прилетит ночью, часа в два. На то же самое место.

– Будем готовить костры, – кивнул Филоненко. – Выдвигаемся!

– А вы знаете, какое сегодня число? Четвертое ноября! Тут почти две недели минуло, представляете?

– Еще как… – поежился Доржиев. – Без свитеров точно околели бы!

Разведчики прислонили ко входу в землянку сорванную дверь и заложили ее комьями мерзлой земли. Выпадет снег, все завалит, никому не выдавая тайну межвременного пробоя.

Разведчики шли цепочкой, подбирая по пути хворост и прочий горючий материал – это было против правил, но надо же из чего-то костры сочинять?

Шоссе одолели в сумерках, а потом и вовсе темно стало. Добравшись до старого места, свалили растопку в три кучи, разошлись, добывая топливо про запас. Даже сена раздобыли – старое, почерневшее, гореть оно будет хорошо, как растопка.

– Ждем, – обронил Филоненко.

Часам к двум ночи все здорово замерзли. Хорошо еще, ветра не было.

– Уши растопырили, – приказал командир, – и слушаем!

Прошло минут десять, долгих и томительных. Марлену показалось, что он разобрал какой-то шум, явно машинный, но тут Шатов зашипел:

– Летит, летит!

Действительно, ровный гул авиадвигателей опадал на холодную землю. Он был негромок, но в стылой тишине казался оглушительным.

– Зажигай! Живо!

Жарко вспыхнула солома, затрещали сухие ветки. Три костра разгорелись, пламенея в ночи. Самолет пронесся так низко над землей, что огонь высветил серебристое брюхо «Дугласа-Дакоты».

– Подбрасывай, подбрасывай!

Транспортник развернулся и пошел на посадку.

– Немцы!

– Шмуйловский! Доржиев! Николаенков! Держать оборону!

– Есть держать оборону!

Раздались редкие выстрелы, их перебили сухие очереди. А самолет сел, прокатился, развернулся. Открылась дверь.

– На посадку! Живо!

Марлен попытался пропустить кого-то вперед, но Шатов подхватил его без особых церемоний и сунул на борт первым. Следом передал драгоценную ручную кладь – чемоданчик.

– Отходим! Сюда! Ко мне!

Исаев выдал очередь по вспышкам, частившим в кустах. К самолету бежали Доржиев и Жорож, придерживая раненого радиста. Самолет начал медленно прокатываться.

Шатов затащил Шмуйловского и протянул руку Доржиеву. Бурят влетел в дверь и вместе со штангистом согнулся, подхватывая Жорожа.

– Спас-сибо… – выдохнул Николаенков.

И тут короткая очередь ударила ему в спину. Жорож вздрогнул и отпустил руки товарищей. Он сделал два шага на подгибавшихся ногах, а затем меткая немецкая пуля разнесла ему голову.

– Т-твою мать! Взлетаем!

Двигатели взревели, потянули самолет по мерзлому грунту и сухой траве. Вспышки выстрелов были еще видны, но лишь две или три пули настигли «ПС-84».

Самолет взлетел, и Марлен содрогнулся, глядя вниз – малиновые и зеленые огни трассеров прошивали воздух между землей и неубранным шасси.

Потом огонь утих, только три костра, далеко позади, продолжали гореть, а потом все застило мутью – повалил снег.

Транспортник летел долго и неспешно, его винты словно вкручивались в вязкую ночь, проталкивались сквозь темноту. Марлену казалось порой, что самолет и вовсе на месте стоит.

Но вот на востоке стал пробиваться слабый серый свет, предвещая восход негреющего солнца, и стало ясно, что движение в природе все-таки есть.

Лес внизу и перелески были видны смутно – снег укрыл все приметы, вроде дорог. Лишь однажды внизу показался паровоз, тянувший за собой состав, – хвост дыма пластался над белым лесом, как серый шлейф.

Линия фронта осталась позади, к тому же транспортник пересекал передовую далеко на правом фланге, где бои велись «по остаточному принципу».