Послышалась «Лунная соната». Она текла по комнате, Марина смотрела на листья, содрогавшиеся под дождем, трудно было перевести взгляд на человека, сидевшего за роялем. Эта музыка, этот человек будто взяли ее за сердце и сжали, что было сил. Корто безразличен к музыке, он ко многому безразличен, он никогда не разомнет в ладонях твои ступни, не снимет с мороженого обертку, которую некуда деть на диване. Хотелось именно этого — чтобы рядом был теплый человек, чтобы шел дождь, чтобы звучала «Лунная соната». Но это не для нее. Потому что это не ее. У нее своя жизнь, где все понятно и знакомо и мило ей. Только неясно, почему так щемит сердце — будто что-то большое проходит, как облако, проходит сквозь тебя. Отняла мороженое от губ, провела по ним холодным языком. Удержать это облако… Но что с ним делать-то?

Народ рассаживается, зал маленький, красные мягкие кресла идут полукругом, приглушенный свет, тихая музыка. Мальчик провел на третий ряд, сели. Ноэль заказал два мартини.

На стене справа — имена побывавших в «Крейзи Хорс». Де Ниро, Феллини, Форман, Клинт Иствуд, Симона де Бовуар. Красные светильники, похожие на игрушечные вигвамы, внутри — теплый свет, жизнь. Закончится все около одиннадцати, и — домой. Выключила телефон, кинула в сумку.

Рисунки Ноэлю принесла, да забыла в багажнике.

Ехали вдоль набережной, обсуждали игру света и тени на полуобнаженных красотках. Возле Нотр-Дам Ноэль свернул с дороги:

— Сейчас я тебя угощу потрясающим мороженым.

Ладно, полчаса погоды не сделают.

Зеленый навес кафе. Ветер полощет его край, немного зябко. Виден ночной Нотр-Дам, каменное кружево тыльной стороны и запутавшиеся в нем лучи подсветки. Она выбрала имбирное с карамелью.

— Признайся, девчонки на тебя произвели впечатление?..

Марина возмущается, Ноэль смеется, кладет ей на шею ладонь, легонько треплет волосы. Это просто эмоции, но тебе неловко. И легко.

Пока Ноэль листает рисунки, можно свет разглядывать. Он в этом городе такой разный. Веселый — в витрине кафе, сонный — под фонарями, прохладный — далеко, за рекой… и хрупкий — вплетенный в кружево Нотр-Дам.

Принесли мороженое — Ноэль не заметил. Эти рисунки Денис в руки не брал. Наконец Ноэль захлопнул альбом, поднял глаза, они блестели.

— Ты талантлива.

И зашла речь о том, что надо пробиваться, что это трудно, у нее ничего не получилось в Москве… Ноэль завелся, начал строить планы, один другого фантастичнее — послать рисунки Кунихико Икухара, режиссеру «Утэны», он оценит и пригласит к себе работать: «Полетишь в Японию?»

— Жаль, что Уго Пратт умер, можно было бы к нему обратиться.

— Уго Пратт? Автор «Корто Мальтеза»?

— Да. Он, кстати, Корто в сорок лет придумал. Тогда и стал знаменит — так что долой комплексы.

Марина улыбнулась:

— Спасибо, Ноэль.

— На неделе разработаем стратегию наступления на японца. У тебя нет в запасе манги в духе «Утэны»?

Марина достала из мороженого вафельную лепешку, хрустнула ею.

— Нет. Есть другое — будешь подшучивать, не скажу.

— Хентай?!

— Не надейся. Это…

У Ноэля зазвонил мобильный.

Мобильный пиликал, замолкал и снова звонил спустя пару минут.

— Пожалуй, я его отключу.

Перешли через темную реку, сели в машину, поехали.

— Подружка беспокоится?

Ноэль вернул улыбку:

— Меня сейчас ни для кого нет.

В темноте на панели навигатора светились часы.

— Ноэль! Уже полпервого? — Марина завозилась. — А где моя сумка?

— Ты в багажник ее кинула, с рисунками.

— Там телефон…

— Значит, и тебя ни для кого нет? Кстати, а ты никому не подражаешь?

Разве он не знает, что так нельзя? Правда, Корто беспокоиться не склонен — звонит, только если она последним поездом не приезжает. То ли это деликатность, похожая на безразличие, то ли безразличие, похожее само на себя.

— Нет. Но когда-то рисовала в стиле Айко Аоки. Она стала знаменита мангой в жанре юри.

— Лесби? Понятно, тебе это близко…

— Ошибаешься. Просто у Айко потрясающие образы. В одной манге, например, такая идея, что есть мы — какими нас видят, и мы — какие на самом деле. Там две главные героини, но рисует она четырех. И каждая живет своей жизнью…

— Считаешь, это правильно?

— Правильно или нет, но часто сердцем ты не там, где находишься.

Ноэль припарковал машину.

— А надо быть там, где хочешь. Пойдем.

Глухо, мобильный отключен. Поехала Буратине картинки демонстрировать, и с концами. Могло, конечно, случиться нечто из ряда вон, но есть и такой вариант: вырубила телефон и развлекается с итальянцем — дежавю времен Марго. А может, мстит мелко: рявкнул тут на нее, когда из отеля позвонила в два ночи, поныть. Пошел спать, в замок ключ вставил — пусть ломится.

— Советую ризотто с грибами и курицей.

Заявил: «Есть хочется, умираю…» — и повел в паб, а она-то подумала, что путь в ночной магазинчик к арабу, дело двух минут.

Прошли сквозь толпу курящих и тянущих пиво, поднялись на второй этаж. Машина за два квартала осталась, с сумкой и мобильным. Ноэль телефон не взял — никак от подружки шифруется. И вот они разглядывают меню в красном зале с приглушенным светом. В час ночи.

На днях тоскливо было в отеле — позвонила Корто, слово теплое услышать. Облаял — он уже улегся, но еще не спал, а то, наверно, голову откусил бы. Может, и ничего, что не предупредила. Пусть знает, как бывает, когда до тебя нет дела. Поесть за полчаса, и за столько же доехать.

— Ризотто так ризотто.

Официант ушел. Ноэль развалился в кресле:

— Этот паб в мае шестьдесят восьмого был очень популярен. Ну, знаешь — студенческие волнения, баррикады в Латинском квартале. Сюда как раз и приходили забастовщики — пива глотнуть.

— А твои родители тоже булыжниками кидались в полицию?

— Да что ты. Мама хозяйством занималась, а отцу было за тридцать, он заводиком руководил, какие булыжники… Лидера тех студентов Кон-Бендита отец бандитом называет. Но лозунги у этих ребят попадались примечательные, их писали краской по всему городу. Как тебе такой: «Реальность — это мои желания»? Или: «Сновидения — реальны»…