Наконец характер шума изменился, Кира встала под душ, иПлатонов успокоился. Он думал о находящейся в нескольких метрах от негообнаженной ослепительно красивой женщине и не подозревал о том, что часы началиотсчитывать последние трое суток, отведенные ему «заказчиком».

В ночь с субботы на воскресенье, с восьмого на девятоеапреля, Настя проснулась в четвертом часу и уже не смогла уснуть. Еще с вечераона приняла снотворное, надеясь, что мозг сможет отдохнуть хотя бы семь-восемьчасов, но ничего из ее затеи не вышло. Снотворное подействовало лишь околополовины первого, а в четверть четвертого сердце начало гулко колотиться огрудную клетку и глаза открылись сами собой.

Настя знала, что легко поддается жалости. Но пока онанаходится во власти этого мягкого сентиментального чувства, она вольно илиневольно старается избирать методы работы, этому чувству соответствующие. Еслиже ей доводилось впасть в ненависть и ярость, то она начинала крушить всеподряд, не глядя на часы, забывая о приличиях и не испытывая ни голода, ниусталости.

Убить мальчишку, семнадцатилетнего пацана! И хотя Настя ужезнала, что этот мальчишка – внук самого Трофима и что на даче его дожидаласьдвадцатидвухлетняя любовница, все равно погибший был несовершеннолетнимподростком, почти ребенком. И даже если все жертвы снайпера не случайны, еслиза каждой из них стоит совершенно конкретный оплаченный кем-то замысел, еслигибель внука – расправа с самим Трофимом, если все эти убийства являются лишьпроявлением местных мафиозных войн и криминальных разборок, все равно этогодопускать нельзя. Нельзя убивать подростков.

Среди ночи Настя Каменская проснулась с мыслью о том, чтоона должна достать этого проклятого снайпера. Она должна. Должна.

Надеяться на то, что удастся уснуть, было глупо. Она вылезлаиз-под теплого одеяла, закуталась в длинный махровый халат, натянула на ногитолстые шерстяные гольфы и поплелась на кухню. Через несколько минут закипелчайник, Настя сделала себе огромную чашку кофе, вытянула ноги, положив их навторую табуретку, закурила и стала разглядывать принесенную с работыфотографию, которую ей в пятницу дал Олег Зубов.

Оперативники в Уральске по просьбе московских коллег побывалидома у Агаевых и пересмотрели все до единой книжки и альбомы для рисования,принадлежащие маленькой дочке Славы Агаева, в поисках странички с отрезаннымкраем. Им не удалось ничего найти. Более того, полученные образцы документов,выполненные, вне всякого сомнения, самим Агаевым, красноречивосвидетельствовали о том, что почерк, которым были записаны банковскиереквизиты, ему не принадлежал. Стало быть, бумажку эту Агаев от кого-тополучил. Но где и когда? В Уральске? В Москве? И от кого?

Тревожное чувство не исчезало, напротив, оно становилось всесильнее, а потом внезапно пропало. Вместо этого в Настиной голове почему-товсплыли польские фамилии Томашевский и Кисьлевский.

Бред, подумала она, помотав головой. Кто такие этиТомашевский и Кисьлевский? Борис Викторович Томашевский, русский литературовед,текстолог, занимался Пушкиным. Кшиштоф Кисьлевский – знаменитый кинорежиссер,автор «Короткого фильма об убийстве», который Настя искренне считала шедевром,потому что никому до этого не удавалось с такой прямотой, честностью и больюдоказать, что насилие порождает только насилие и ничего другого и единственныйпуть остановить страшную эскалацию смерти – понять это и воздержаться от мести.Нельзя требовать этого от человека, он слишком слаб для такого мудрого решения,но можно и должно требовать это от государства.

Все это хорошо, но каким образом в ее невыспавшемся мозгусоединились Пушкин и идея возмездия? Пушкин и убийство. Томашевский иКисьлевский. О господи! Ну конечно же, все это не имеет ни малейшего отношенияни к Пушкину, ни к фильму об убийстве. Томашевский и Кисьлевский – польскиемузыканты, пианисты, когда-то очень популярные и даже гастролировавшие вМоскве. Они исполняли в четыре руки на двух роялях переложения популярныхклассических произведений, от песен Шуберта до сонат Бетховена. Именно вариациина тему сонаты g-mol в свое время так понравились и запомнились ей, Насте.

От сонаты Бетховена мысль быстро перескочила к французскомутриллеру «Соната смерти», над текстом которого Настя изрядно помучиласькогда-то, раскрывая на первый взгляд совершенно незатейливое убийство молодойпьющей проститутки. Тут же в памяти всплыл рисунок на обложке книги –кроваво-красные полосы, имитирующие нотный стан, и нарисованный поперек нихскрипичный ключ.

Несмотря на обжигающе горячий кофе, желудок вдруг свело вледяной комок. Десять точек на краю полоски бумаги, вернее, две группы по пять– не кончики ли линеек нотного стана? Тогда понятна и особая бумага, не длямашинки и не для принтера, а скорее для альбома или для специальной тетради.Для нотной тетради…

Настя посмотрела на часы – еще нет четырех, терпеть придетсякак минимум два часа. В шесть можно позвонить генералу. И наплевать наприличия.

Утро оказалось гораздо более холодным, чем показалось Насте,когда она выглядывала из окна. Дорожки в Измайловском парке были покрыты легкимналетом инея, и проглядывающее сквозь облака солнце, похоже, не собиралосьнабирать силу и властно напоминать о наступившей весне, такое оно было вялое ибезрадостное.

Генерал Заточный шел рядом с Настей, одетый в спортивныебрюки и теплую куртку на меху, и она с завистью поглядывала на его сухиежилистые руки без перчаток – по-видимому, Ивану Алексеевичу было ничуть нехолодно. Сама же Настя успела промерзнуть до костей уже через десять минутпосле выхода из метро, потому что оделась явно не по погоде.

– Понимаете, Иван Алексеевич, – говорила она дрожащимот холода голосом, с трудом двигая одеревеневшими губами. – У меня нетдругого выхода, кроме как подозревать Русанова. Я знаю, что это не простоглупо, это, наверное, даже непрофессионально, но против логики у меня обычноаргументов не находится.

– Но все ваши аргументы косвенные, – возразилЗаточный, – и даже если их очень много, все равно они не заменят одногопрямого доказательства. Вы не можете этого не понимать.

– Согласна. Вот я и прошу вас о помощи.

– Вы хотите, чтобы я помог вам найти прямые улики?

– Нет, я хочу, чтобы вы помогли мне придумать, не являютсяли косвенные улики в отношении Русанова прямыми в отношении кого-то другого.

– То есть вы сами не верите в то, что Сергей замешан?

– Конечно, не верю. Я не вижу смысла. Выгоды не вижу.

– Но для кого-то этот смысл есть.

– Есть, – кивнула Настя. – И выгода тоже. Простовсе так неудачно складывается, сначала для Платонова, теперь для Сергея.Похоже, кто-то очень хочет подставить их обоих. Вот я и хочу понять кто. Вы мнепоможете?