Едва Слепой появился у вокзалов, он тут же наткнулся на Боба. Тот был изрядно пьян и без Лэсли.

— Здорово, Боб, — поздоровался с ним за руку Слепой и тут же поинтересовался: — А где твоя собака? Где Лэсли?

— Так ее я как раз сейчас и оплакиваю, — сказал Боб и продекламировал:

Так любить влюбленный каждый хочет,

Хочет дева быть любимой так.

Ах! Зачем порыв святейший точит

Скорби ключ и близит вечный мрак!

Ты его оплакиваешь, милый,

Хочешь имя доброе спасти?

Мужем будь, — он шепчет из могилы, —

Не иди по моему пути».

— Опять Гёте? — подыграл Бобу Слепой.

— Что ж, когда погибает твой единственный друг, делается одиноко и страшно. Но когда понимаешь, что на его месте могли и должны были оказаться ты и твоя возлюбленная, делается не страшно, а жутко… — уже прозой заключил Боб и добавил тоном ниже: — А теперь для протокола.

— Не собираюсь я составлять никаких протоколов, — заметил Слепой.

— И очень плохо! — возмутился Боб. — Ведь на месте Лэсли должны были оказаться я и моя Королева.

— Господин Король… — начал Слепой.

— Я не король, я шут при ней, — продолжал играть Боб и неожиданно запел: — В раба мужчину превращает красота…

— Боб, ты же обещал мне что-то рассказать, — попытался Слепой вернуть Боба с неба на землю.

— Ну да. Ну да… — кивнул Боб, собираясь с мыслями.

— Что у вас здесь произошло сегодня ночью? — спросил Слепой. — Не для протокола.

— Пришли ко мне двое, — начал Боб, — один американец, второй, кажется, русский. И вот этот американец сказал, что они представляют какой-то там фонд, ходят по миру и подкармливают таких, как мы, бездомных. Из ресторана мне две порции куриных котлет с картофельным пюре принесли. Ну я одну оставил для Маргариты, а другую Лэсли дал. Она заслужила. Мужчины такие обходительные, культурные. Говорили мы довольно долго. Лэсли в рюкзак ко мне залезла и вытащила оттуда еще одну, Маргаритину, порцию. Ну и все. Нет моей Лэсли…

— А куда ты труп дел? — поинтересовался Слепой.

— Закопал. Там, за путями! Закопал, — повторил Боб, и у него на глазах заблестели слезы.

— Так что, ты думаешь, твою собаку они специально отравили? — спросил Слепой.

— Да нет, я так не думаю, — покачал головой Боб. — Когда я понял, что Лэсли нет больше, я очень громко закричал, заплакал… А наши все компанией сидели. Выпивали. Они меня окружили, а тут этот американец вернулся и мне куриные котлеты снова сует. Я не выдержал. Заклинило меня, заорал: «Это ты, ты моего пса отравил!» А нашим только крикни «Ату его!», до смерти затравят. Ну вот и прибили… Но в полицию я заявлять не пойду. Нет желания. Да и подставлять своих я не буду. Их уже жизнь наказала по самые помидоры! Да, еще… У этих двоих сумка была. А потом она вроде как пропала…

— А второй, тот, что с американцем был… ты не заметил, куда он делся? — поинтересовался Слепой.

— Тот, второй, раньше ушел, — объяснил Боб. — Еще до того, как я понял, что Лэсли погибла.

— Так куда он собирался? Может, слышал или видел? — продолжал задавать вопросы Слепой.

— Нет, — покачал головой Боб, — не знаю. Говорили мы с ним о Гёте. Это было, да… А куда собирался — не знаю.

— И где сумка та, ты тоже не знаешь?

— Нет, — покачал головой Боб. — Не до сумки мне… Горе у меня…

— Может, ваши кто взял? — спросил Слепой.

— Может, и наши… — пожал плечами Боб.

— А у кого мне спросить бы?

— Да сейчас они после вчерашнего проспятся и приползут, — пообещал Боб, доставая из-за пазухи бутылку водки и два одноразовых стакана. — Помянем Лэсли?

— Мне много не наливай. Я же на работе. А тут такая жара! — вежливо покачал головой Глеб и, внимательно изучая этикетку, спросил: — А что за водка? Где ты ее взял? Уверен, что не паленая?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское! — гордо заявил Боб, разливая содержимое бутылки. — А водку тем более! Что за люди стали! Уже выпить боятся!

— А вот я не боюсь! — вдруг как из-под земли возле них выросла длинноносая женщина с выцветшими голубыми глазами, без возраста и, похоже, без определенного вида занятий. Ее испитое отекшее лицо свидетельствовало о том, что едва ли не единственной радостью в жизни для нее остался алкоголь.

Женщина достала из пакета граненый стакан и протянула Бобу:

— Наливай!

Боб покачал головой и, налив стакан до краев, заметил:

— Вот у тебя, Муха, нюх! Как где кто разливает — ты тут как тут!

— Какой нос, такой нюх! — заявила Муха и первой предложила: — Ну, за Лэсли. Не чокаясь!

Выпив, она смачно крякнула и покрутила головой. Слепой, чтобы не обижать, тоже сделал вид, что пьет, но, воспользовавшись тем, что и Муха и Боб принялись что-то искать в своих пакетах, вылил содержимое стакана на землю.

— Закуски, к сожалению, нет, — торжественно заявил Боб, доставая завернутую в газету книжку. — На закуску будут стихи.

— А у меня есть настоящая итальянская пицца! — сказала Муха, извлекая из своего пакета картонную упаковку. — Я только с этого вот краю откусила, а остальное можно есть!

— Клади на ящик, я порежу, — предложил Боб, доставая из кармана перочинный нож.

После того как пицца была порезана, он с торжественным выражением лица прочитал:

Кто с плачем хлеба не вкушал,

Кто, плачем проводив светило,

Его слезами не встречал,

Тот вас не знал, небесны силы!

Вы завлекаете нас в сад,

Где обольщения и чары,

Затем ввергаете нас в ад.

Нет прегрешения без кары!

Увы, содеявшему зло

Аврора кажется геенной!

И остудить повинное чело

Ни капли влаги нет у всех морей вселенной!

— Наливай! — предложила Муха, подставляя стакан.

— Мне хватит, — покачал головой Глеб.

— Люблю собутыльников, которые не пьют! — ухмыльнулась Муха. — Нам с Бобом больше достанется.

Они вновь выпили, и Муха жадно набросилась на пиццу.

А Боб как будто что-то вспомнил и, обращаясь к Мухе, спросил:

— Ты вроде вчера говорила, что тех двоих, что мою Лэсли траванули, хорошо знаешь. Вот человек интересуется!

— Ну да… Знаю, а что?! — сказала Муха и с вызовом глянула на Слепого: — Рассказать?