Когда-то давно они с Ванькой заговорили его.Если бы что-то случилось с Таней, заржавела бы одна сторона ножа. Если сВанькой – другая. С замиранием сердца Таня внимательно осмотрела лезвие. Оносверкало как новое. Таня вернула нож в карман, в последний раз бросила на неговзгляд и вдруг увидела, что кончик ножа сломан, как если бы кто-то сдурупытался воткнуть его в твердое дерево. Совсем ненамного отколот, но вполнеочевидно.

Было ли это раньше или появилось недавно, Танявспомнить не смогла и разозлилась на себя.

– Хорошо, Бейбарсов! – сказала она вслух,точно он мог ее слышать. – Я тебе поверю в первый и последний раз! Но еслиокажется, что ты что-то сделал с Ванькой…

Таня осеклась. У нее хватило ума ощутить всюнелепую мелодраматичность этого «то я». Что может она сделать некромагу,особенно если это Глеб Бейбарсов? Отхлестать его по физиономии розами ГурияПуппера? Почему вообще она так долго сомневалась в своем чувстве к Ваньке,позволяя Бейбарсову пиратствовать в своем сердце? Не потому ли, что за любовьона долго принимала ее броский суррогат?

Таких суррогатов мрака десятки. Каждомухорошему чувству и понятию обязательно сопутствует его темный мерзостныйдвойник, внешне очень на него похожий, а порой так даже и более яркий. Щедрости– транжирство, улыбке – усмешка, вере – мистика, надежде – самонадеянность,праведному гневу – дешевая мстительность, деятельной доброте – бесхребетнаямягкотелость, терпимости – всетерпимость и равнодушие, разумной осторожности –ненависть и страх к каждому постороннему человеку.

Чем важнее и главнее чувство, тем больше унего лукавых двойников. Больше же всего их у любви, как у чувства самогоглавного и центрального в мироздании.

Таня тряхнула головой, отгоняя нахлынувшиевдруг мысли и сомнения.

– Ну все! Хватит раскачиваться! Порадействовать! – сказала она себе.

* * *

Оставив Гробыне записку, что она прилетитсразу в Москву на свадьбу, Таня вновь оседлала контрабас и вытряхнула костилетучей мыши на снег. Как она и ожидала, кожистые крылья тотчас захлопали,сухая кожа натянулась, и жалкая пародия на живое существо, взлетев, повисла ввоздухе.

Дождавшись, пока Таня произнесет полетноезаклинание, мышь решительно набрала высоту. Таня опасалась, что мышь будетлететь еле-еле, но она ошибалась. Сухие кости, обтянутые высохшей кожей,неслись в потоках ледяного воздуха со стремительностью курьерского поезда.Чтобы не отстать, Тане пришлось лечь грудью на гриф контрабаса и вытянуть рукусо смычком.

Облака, в которых они неслись, были сизыми,сплошными, ледяными. Только сейчас Таня вдруг поняла, что, торопясь собраться,не додумалась даже прилично одеться и натереть щеки чем-нибудь защитным, вродегусиного жира.

Последнее тепло, которое еще сохраняло телоТани, окончательно выветрилось, и она осознала вдруг, что не чувствует пальцев,держащих смычок. Нет, пальцы пока повиновались, но с какой-то изумленной задержкой,как сонный человек, которого тащат по лестнице. Опуститься же Таня уже не могла– летучая мышь мчалась как заведенная, не оборачиваясь, не притормаживая и дажене проверяя, следуют ли за ней.

С каждой минутой Таня деревенела все больше.Она дышала, а изо рта у нее вырывался пар. Решив не тратить тепло даром, онапопыталась отогреть нос той согнутой рукой, что обнимала гриф контрабаса.Бесполезно. Кончик носа застыл и ничего не чувствовал. Таня прикинула, чтозавтра он будет шелушиться. Это при условии, конечно, что нос вообще неотколется, как у мраморной статуи.

Как у всякого замерзшего человека, мысли уТани сжимались, и нормальное течение сознания сменялось не то бредовыми, не товещими видениями. Память похожа на большого, преследующего тебя пса. Пока тынесешься вперед на велосипеде каждодневных дел и мелочной суеты, пес отстает,но стоит тебе замедлиться и спешиться, как пес памяти настигает и повисает набрюках.

Первым делом Тане явился призрачный Ягун,потребовавший, чтобы она назвала синоним слову «дружить». Таня попыталась, ноне смогла, хотя слово как будто было несложное.

– Вот и я говорю, что нет синонимов! И чувствунет аналогов! Оно уникально!

Потом Таня увидела Ягге. В ее видении бабусяЯгуна сидела в кресле в берлоге Тарараха, покуривая вишневую трубку, куталась вцыганский платок и задумчиво наблюдала, как буйное пламя выстреливает в трубуискры. На вертеле жарился большой кабан. Таня мялась у порога, бормоча, что ейнеловко вторгаться, а Ягун, протиснувшийся и в это видение, кричал:

– Эй! Хватит исполнять танец дежурнойзастенчивости! Запомни принцип великого Ягуни, короля чукотско-зауральского!Если при приближении к столу хозяева не бросают в тебя табуреткой, значит, тыприглашена!

Таня так живо это увидела, что рассмеялась,потянулась к согревающему пламени в воображаемом камине, ударилась носом о грифконтрабаса и потеряла смычок.

Встречный поток закружил сделавшийсянеуправляемым контрабас. Таня вскрикнула. Уже почти падая, ей удалось выпуститьискру и заклинанием подтянуть к себе почти заигранный ветром смычок.

Падение и пережитый шок, как ни странно,разогрели ее. Таня вновь набрала высоту и сумела разглядеть впереди, в ватетуч, складчатые крылья летучей мыши.

Та летела уже не так уверенно. Казалось, скаждой минутой силы все больше ее покидают. Вскоре Тане, чтобы не обгонятьмышь, пришлось перейти на самое медленное заклинание Пилотус камикадзис . Апотом произошло непредвиденное. Магия оставила старые кости, и они началипадать рывками, как сброшенная с балкона старая газета.

Таня снижалась кругами. Она увидела блестящуюсдвоенную нить железной дороги. Там, где дорога пересекалась с шоссе, что-топоблескивало. Минуты через полторы Таня поняла, что это крыша будки, которуюставят у шлагбаумов.

Мышь упала в снег метрах в трехстах от будки.Подлетать к ней Таня не стала. Она опустилась на край шоссе, спрятала контрабасв футляр и пошла по асфальту к путям. Справа громоздился высокий гребеньрасчищенного снега.

Ее обогнали две или три машины. Кто-то дажесочувственно посигналил, однако подбросить не предложил. Таня дошла дошлагбаума, чей полосатый перст за отсутствием поезда, был устремлен в небо, изадумчиво уставилась на будку.

Других крыш она сверху не видела. Получается,что летучая мышь привела ее сюда, если, конечно, дело не в обычном сбое магии.Будка была как будка. Совершенно ничего рокового в ней не наблюдалось. Довольноновая, из красного кирпича, с высокой, ведущей к ней железной лестницей. Наподоконнике за стеклом – цветы: ванька-мокрый, герань, фиалки, алоэ. Будочницы оченьлюбят цветы. Они уравновешивают их в мире шпал, мазута и вечного грохота.