– Но ты все еще хочешь этого, – настаиваю я.

– Рисование сейчас так неуместно, легкомысленно, – отвечает он. – Я не знаю, что делать, я просто не хочу сидеть на месте. Папа хочет, чтобы я пошел в ЛФВ, но я не хочу сражаться на стороне немцев. Он говорит, что будет нехорошо, если сын мэра не вступит в легион, до последнего времени мне удавалось оттягивать это. Я бы сбежал, но не хочу оставлять папу одного.

– Должен быть какой-то другой способ, – предлагаю я, хотя не уверена, что сама в это верю.

– Это все чертова война, – говорит он, и его голос дрожит от злости. Я удивлена, услышав, как он выругался. – Все перевернулось с ног на голову. – Он отворачивается. – То, что произошло на представлении, с тем мужчиной и девочкой – это уже не в первый раз. В Тьере были еврейские семьи, которые жили здесь сколько я себя помню. Они жили на восточной стороне города, сразу за рынком. Один из них, мальчик по имени Марсель, был моим другом в école.

– Твой отец… Это он приказывает полиции совершать облавы? – спрашиваю я.

– Нет! – резко говорит он, но потом быстро приходит в себя. – Мой отец следует приказам. Ему приходится делать вид, что он поддерживает правительство, чтобы защитить город.

– И защитить себя, – бросаю я, не в силах сдержаться. – Как ты это терпишь?

– Нет, он, правда, не такой, – продолжает Люк уже спокойнее, но в его голосе слышна мольба. – До смерти моей матери папа был другим. Однажды он дал одной семье дом и не брал с них платы целый год. – Люку нужно верить, что его отец – хороший человек, и он просит меня, чтобы я тоже в это поверила. Я делала так же. После того, как мой собственный отец вышвырнул меня из дома, я продолжала вспоминать те времена, как мы вдвоем ходили в город по утрам за свежим хлебом, как он насвистывал что-то по пути. Покупал мне еще один круассан. Однако когда он меня прогнал, я была все той же. Что же изменилось?

Люк продолжает:

– Я умолял отца помочь хотя бы семье Марселя. Но он сказал, что ничего нельзя сделать. – Его слова льются как водопад, как будто до этого самого момента он не мог поделиться всем, что видел.

– Тяжело, когда люди, которых мы любим, совершают ужасные поступки, – замечаю я.

Затем мы сидим в тишине вдвоем, небо уже потемнело, на чердаке тоже становится все темнее. Я замечаю, что у него сильная квадратная челюсть, на лице пробивается легкая щетина, выросшая за день.

– Откуда ты родом? – спрашивает он, меняя тему.

Я поежилась, чувствуя себя неспокойно. До сих пор мне удавалось почти не рассказывать о себе.

– В Голландии, на побережье. Наша деревня была так близко к морю, что можно было дойти до конца главной дороги и поймать там себе что-нибудь на ужин.

Так странно говорить о жизни, которую я потеряла. Я хочу рассказать ему все, о том, как мои родители выставили меня за дверь, как я нашла Тео. Но, конечно же, я не могу.

– Почему ты уехала? – внезапно спрашивает Люк.

Сколько бы раз мне ни задали этот вопрос, я все еще не готова на него ответить честно.

– Мой отец был очень жестоким, поэтому, когда моя мать умерла, я взяла брата и сбежала, – говорю я, повторяя выдумку, ставшую привычной. Я не готова рассказывать ему правду.

– Тебе, наверное, тяжело было лишиться матери, – говорит он, пронзительно глядя мне в глаза. Я ненавижу себя за то, что соврала ему. Но сейчас, хоть моя мать и не умерла, боль утраты сильнее и явственнее, чем когда-либо. – А потом ты присоединилась к цирку? – спрашивает он.

– Да. Всего несколько месяцев назад. – Я молюсь о том, чтобы он не спрашивал меня о времени между этими двумя событиями.

– Удивительно, что ты научилась всем этим трюкам так быстро. – Его голос полон восхищения и удивления.

– Меня тренировала Астрид, – сказала я.

– Та злая старая женщина? – Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, услышав его описание Астрид.

И в то же время я хочу защитить ее от критики, он ведь ее совсем не знает.

– Она невероятная, – говорю я.

– Она не выступала, – замечает Люк, но я не отвечаю. Я не могу рассказать ему полную историю, объяснить, почему Астрид злится на меня, сохранив тайну о том, что она еврейка.

– Возможно, она завидует тому, что ты выступаешь, а она нет, – замахнулся Люк.

Я смеюсь в голос.

– Астрид? Завидует мне? Это невозможно.

Астрид талантлива, известна, влиятельна. Но потом я смотрю на себя ее глазами: я моложе ее, у меня есть ребенок, в то время как ей судьба не принесла такого подарка, да еще и выступаю, в то время как она не может. Возможно, эта мысль не такая уж нелепая.

– Все не так, – добавляю я. – Астрид – известная гимнастка. Она просто очень жесткая. Петр говорит, что она сама для себя опасна, – добавляю я.

– Петр – это тот клоун? – спрашивает Люк.

Я киваю.

– Они с Астрид вместе.

– Я ему явно не понравился, – говорит Люк с легкой улыбкой.

– Он очень хочет защитить Астрид, – объясняю я. – А она думает, что они просто хорошая компания друг для друга, но не видит глубину его чувств.

Он пристально смотрит на меня.

– Могу себе представить.

Я увожу взгляд в сторону, чувствуя, как краснею.

– Ты так и не сказал, что ты думаешь о представлении… – Я готовлюсь к критике, которая наверняка больно ударит по мне.

– Ты была такая красивая, – говорит он, и я краснею. – Удивительная. – На секунду он замолкает, а затем добавляет: – Только мне было грустно за тебя.

– Грустно?

Мою радость как рукой сняло.

– Тебя это не напрягает? – спрашивает он. – Все эти люди, которые смотрят на тебя, я о них. – У него обеспокоенный голос. Но в нем слышна и жалость. – Ты ведь не обязана это делать, ты знаешь, – добавляет он.

Я не могу объяснить, что под лучами прожекторов я другой человек. Так или иначе, как он смеет судить нас?

– Я нашла то, что у меня хорошо получается, – говорю я в свою защиту, сложив руки на поясе. – С помощью чего я могу позаботиться о себе и Тео. Но ты вряд ли это поймешь.

Внезапно мне стало невыносимо находиться с ним наедине, чувствовать всю эту ложь между нами.

– Я должна идти, – быстро говорю я и встаю так резко, что теряю равновесие, едва не свалившись с чердака.

– Стой.

Люк хватает меня за ногу, чтобы удержать меня, тепло его руки греет меня через ткань платья. Я смотрю вниз. Хотя здесь не так высоко, как на трапеции, сетки внизу нет, и меня сковал страх. Что я здесь делаю?

Люк снова притягивает меня вниз к сену, теперь я совсем близко к нему. Он кладет руку на мою щеку.