– То есть возможно, разумеется, – продолжает он, будто бы я ничего и не говорила. – Просто тяжело в это поверить. И учитывая нынешнюю ситуацию, это все так усложняет.

У меня замерло сердце. Это было ошибкой. Не надо было говорить ему.

– Ты, похоже, не рад, – говорю я, и мои щеки горят, как будто от пощечины. – Я этого не планировала. Прости, что доставила тебе неудобства.

Он снова садится, берет меня за руки.

– Нет, милая, все не так, – отвечает он, его лицо смягчается, голос нежен. – Нет ничего, что сделало бы меня счастливее.

– То есть ты хочешь стать отцом? – спрашиваю я удивленно.

– Нет, – быстро говорит он, и мое сердце снова замирает. Все-таки ему это не нужно. – Я уже стал отцом. – Он говорит это медленно, хрипло, каждое слово дается ему с трудом.

– Я не понимаю. – Комната вокруг меня начинает кружиться, и тошнота снова подступает к горлу. Я заставляю себя делать короткие неглубокие вдохи. – О чем ты?

– У меня был ребенок. – Был. У него на лице боль, какую я раньше никогда не видела.

– Ох! – раздается мой вдох. Я в шоке. Я понимала, что у Петра была целая жизнь до меня, но ребенок? Внезапно появляется ощущение, что я совсем его не знаю.

– Я был женат на балерине из Москвы, ее звали Аня, – говорит он, глядя в сторону, его голос кажется опустевшим. Я пытаюсь представить его жену и представляю, с большей ревностью, чем следовало бы, высокую и стройную девушку с длинными изящными ногами. Где она теперь? – У нас была дочка, Катя. – Его голос срывается, когда он произносит ее имя. Он пытается продолжить, шевелит губами, но звук не идет.

– Что случилось? – спрашиваю я, боясь услышать ответ, но в то же время нуждаясь в нем.

Несколько секунд он сидит молча, не в силах продолжить.

– Испанка. Лучшие врачи и больницы не могли ее спасти.

– Сколько ей было лет?

– Четыре.

Он опускает голову в руки, его спина трясется в беззвучном плаче. Я растерянно сижу рядом с ним, мысли вертятся у меня в голове, пока я пытаюсь обработать всю эту информацию. Через пару минут он поднимает голову, вытирая глаза.

– Думаю, я должен был рассказать об этом раньше, но было слишком тяжело.

– Аня умерла вскоре после Кати, – добавил он. – Тоже от испанки, как говорили врачи. Но я думаю, она умерла, потому что ее сердце было разбито. Они ушли от меня, понимаешь. – Его голос приходит в нормальное состояние, но я не уверена, что он не заплачет снова.

– Прости. – Я обхватываю его руками и кладу голову на его плечо. Но мои утешения кажутся неуместными, невозможно облегчить боль, которую ты не можешь разделить. Теперь я понимаю его гораздо лучше, его мрачное настроение и то, что он пьет.

– Эти воспоминания болезненны для тебя, – добавляю я.

Он качает головой.

– Нет, вспоминать их – по-своему хорошо. Но теперь ты можешь понять, почему я беспокоюсь.

– Я понимаю. – Я осознаю, что он боится иметь ребенка, любить так же глубоко, как любил когда-то. Тогда у него были любые деньги и привилегии мира, но и этого было недостаточно. Как же он может защищать нас и заботиться о ребенке теперь? – Все будет хорошо, – говорю я, заставляя себя звучать уверенно, чтобы скрыть свои собственные сомнения. – Мы справимся. – Теперь моя очередь быть сильной.

– Конечно, справимся, – отвечает Петр, заставляя себя улыбнуться. Он целует меня, потом еще раз. Подносит рот к моим векам, губам, щекам, груди. Вес его тела прижимает меня к кровати, и в какую-то секунду кажется, что он хочет взять меня. Но он просто кладет голову мне на живот, не говоря ни слова.

– Я совсем потерял надежду, а потом встретил тебя, – говорит он, наконец. – Не знаю, что буду делать без тебя. Я люблю тебя, – добавляет он. Чувства, которые он сдерживал все это время, вдруг прорвались наружу. И хоть когда-то я мечтала о них, сейчас я подавлена. Это слишком для меня, теперь нужно поддерживать и его, и ребенка.

Он поднимает голову, и в его глазах загорается свет.

– Нам нужно пожениться, – объявляет он, взяв мои руки в свои. Пожениться. Это слово эхом раздается у меня в голове. Когда-то это имело для меня какое-то значение. Теперь же я вижу только бумаги, которые Эрих бросил передо мной, сказав, что ничего из этого не было, слышу стук моего обручального кольца, падающего на пол нашей квартиры.

– Ох, Петр. – Для меня больше не существует брака. Я не могу понять, зачем я кому-то для этого, и не смогу снова подпустить мужчину так близко. – Мы не можем.

– Да, конечно, ты права, – быстро говорит он, не сумев скрыть разочарования.

Я обнимаю ладонью его щеку.

– В сердце я уже замужем за тобой.

– А еще мы можем уехать, – говорит он. Я удивлена. Петр всегда отказывался от этой идеи раньше потому, что он нигде больше не сможет выступать так, как выступает здесь. Но учитывая возможное рождение ребенка, все меняется.

– Я не могу уехать, – отвечаю я. – Здесь я могу спрятаться. – Во всяком случае, пока. Раньше я бы ухватилась за шанс и сбежала бы. Но теперь кроме моей собственной безопасности появились и другие беспокойства. Я снова касаюсь своего живота. – И еще я нужна Ноа…

– Этой девчонке? – У него озадаченное выражение лица. – Разве это имеет значение? Мне казалось, она тебе не нравится.

– Да, конечно, но все же… – Нужно признать, что это правда. Я не любила Ноа с самого начала и невзлюбила еще больше, когда из-за нее меня отстранили от выступлений. Но она зависит от меня так же, как Тео от нее.

– Ты мог бы уйти, если действительно этого хочешь, – предлагаю я. Мне тяжело это говорить.

Он обнимает меня крепче.

– Я ни за что тебя не оставлю, – говорит он, и его рука опускается на мой живот. – И нашего ребенка.

«Человек, который меня ни за что не оставит», – думаю я. Хотела бы быть прежней юной девушкой, которая могла бы в это поверить.

– Все будет хорошо, – говорю я, отгоняя от себя сомнения. – Даже лучше, чем просто «хорошо». У нас будет семья, – улыбаюсь я, несмотря на все свои тревоги. Как все это возможно? Но мой ребенок будет евреем. Перед глазами у меня встает картинка, как Ноа вслепую пробирается по снежному лесу с Тео, до того как мы нашли ее. Нам едва удается защитить одного ребенка-еврея, как же мы сможем уберечь двоих?

– Нет, нет! – кричит Астрид на тренировке в следующее воскресенье, ее крики звенят под куполом так громко и резко, что одна из тренирующихся жонглеров со звоном роняет свои серебристые обручи на пол. – Ты должна подняться выше!

Я раскачиваюсь сильнее, а когда Герда бросает меня к перекладине, пытаюсь следовать команде Астрид. Но вернувшись на площадку и посмотрев вниз, я вижу, что она все еще недовольна.