– Ноа, – нежно говорит он. Наши лица находятся на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга, его теплое дыхание касается моей верхней губы. Я ничего не понимаю. Я ему нравлюсь, теперь я это осознаю. Я не могу отодвинуться.

Люк целует меня. На секунду я напрягаюсь. Я должна была сказать ему нет, на это была целая дюжина причин: это нагло, самоуверенно и слишком быстро. Астрид сказала бы, что я вообще не должна была оказаться здесь с ним. Но у него мягкие губы, сладкие от вина. Теплые пальцы поддерживают мою щеку, и я как будто бы отрываюсь от земли. Наше дыхание перемешивается. Вдруг я снова становлюсь юной беззаботной девушкой. Приближаюсь к нему, уверенно отбрасывая прошлое в сторону, падая в его объятия.

Когда Люк отстраняется, ему не хватает воздуха, и я думаю, не было ли это его первым настоящим поцелуем. Он снова тянется ко мне, желая большего. Но я кладу ему руку на грудь, останавливая его.

– Почему я? – спрашиваю я напрямую.

– Ты другая, Ноа. Я жил в этой деревне всю свою жизнь, с одними и теми же людьми. С одними и теми же девушками. Благодаря тебе я вижу мир в новом свете.

– Мы не пробудем здесь долго, – возражаю я. – Скоро нам нужно будет двигаться дальше. В другой город. – Как бы ни была велика наша симпатия друг к другу, я уезжаю, и с этим ничего не поделаешь. У нас есть только здесь и сейчас. Я не хочу уходить, – выпалила я, мне неловко от того, что у меня защипало в глазах. Я так много успела потерять: родителей, ребенка. Люк, парень, которого я едва знаю, не должен иметь для меня никакого значения.

– Ты не должна уезжать, – говорит он, притягивая меня ближе. – Мы можем сбежать вместе.

Я поднимаю голову: я, должно быть, ослышалась?

– Это сумасшествие. Мы только что встретились.

Он уверенно кивает.

– Ты хочешь сбежать. Я тоже. Мы можем помочь друг другу.

– И куда мы поедем?

– На юг Франции, – отвечает он. – В Ниццу, возможно, или в Марсель.

Я качаю головой, вспоминая рассказ Астрид о ее семье и о том, как они не смогли сбежать от Рейха.

– Этого недостаточно. Нам придется идти дальше, через Пиренеи, к Испании. – «Нам». Я прерываюсь, услышав слово, которое неосознанно сорвалось у меня с языка. – Конечно же, это невозможно. – Дивная сказка, я бы могла рассказать ее Тео на ночь. Дети часто выдумывают небылицы. Я с самого начала планировала взять Тео и уйти. Но теперь мне трудно это представить. – Я должна ехать с цирком в следующий город. Я им многим обязана.

– Я найду тебя, – храбро обещает он, как будто мили и границы не имеют значения.

– Ты ведь даже не знаешь, куда мы поедем, – возражаю я.

Вдали бьет колокол церкви. Я с тревогой слушаю удары. Девять. Как так, почему уже так поздно?

– Мне надо идти, – говорю я, с неохотой отодвигаясь от Люка.

Он идет вниз по лестнице вслед за мной, а потом из амбара. Никто из нас не говорит ни слова, когда мы идем обратно по лесу. Комендантский час уже начался, и в городе вдали уже тихо, закрыты все окна и двери. Я останавливаюсь на краю территории цирка, прямо за поездом. Я не хочу, чтобы кто-то видел меня с Люком так поздно ночью.

– Отсюда я должна идти одна.

– Когда я снова увижу тебя? – настаивает он.

– Я не знаю, – говорю я, и на его лице отражается огорчение. – Я хочу, – добавляю я поспешно. – Просто отсюда так трудно выбраться.

– У нас совсем мало времени. Ты сможешь встретиться со мной завтрашней ночью, после представления?

– Может быть, – говорю я. Я не уверена, что мне это удастся. – Я постараюсь. Но если я не смогу… – Если бы только был способ передавать записки… У меня нет способа связаться с ним. Оглядываю территорию и думаю.

Мой взгляд останавливается на хвосте поезда. У каждого вагона есть коробка под днищем, вспоминаю я. Ящик внизу. В некоторых рабочие хранят свои инструменты. Я залезаю в один из таких ящиков из-под спального вагона. Он пуст.

– Смотри, – говорю я. – Если я не смогу улизнуть, я оставлю тебе сообщение. – Тайный почтовый ящик, о котором никто не знает.

– Тогда до завтра.

Он решительно целует меня, а потом крадется прочь, аккуратно оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто за нами не смотрит.

Я бегу обратно в лагерь, задыхаясь. С Люком я почувствовала такое волнение, какого никогда не чувствовала прежде. С тем солдатом такого не было. Теперь я понимаю, что немец воспользовался мной, забрал кусочек моей юности, который мне теперь никогда не восполнить. Однако с Люком кажется, что прошлое – это лишь дурной сон, которого никогда и не было. Как это возможно?

Я не понимала, как Астрид может полюбить снова после того, как ее муж выставил ее вон. Теперь мне кажется, что и у меня может быть второй шанс. Вдруг мне кажется, что все, что случилось со мной, произошло не зря. Раньше я думала, как бы все было, если бы этот немец не пришел ко мне. Но если бы этого не случилось, я бы никогда не нашла Тео, не пришла бы сюда, не встретила бы Люка.

Как бы я хотела поговорить с Астрид об этом. В те редкие моменты, когда она добра ко мне, она мне практически как старшая сестра, и я знаю, что она сможет помочь мне разобраться во всем. Но она, конечно, никогда не сможет разглядеть, какой Люк на самом деле, из-за его отца.

Когда я прихожу к двери поезда, появляется Эльси. У нее бледное лицо, искаженное беспокойством.

– Слава богу, ты здесь. – Я все еще злюсь на нее за то, что из-за нее ребенок оказался слишком близко к животным, поэтому оттолкнув ее, прохожу в вагон. Но там, где обычно лежит Тео, его нет. Астрид тоже.

У меня стынет кровь в жилах.

– Что такое? Что случилось?

– Тео. Ему плохо, ему нужна помощь.

Эльси идет через весь поезд, я, не отставая, за ней.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Она останавливается у двери вагона, расположенного совсем близко к началу поезда, где я никогда не бывала. Вагон для больных, так его называют. В нем заботятся о больных и не дают болезням распространиться дальше, как объясняла мне Астрид. Воздух здесь пахнет медикаментами. Изнутри доносятся кашель и стоны. Тео может подхватить здесь что-нибудь похуже, чем то, из-за чего он попал сюда. Через все остальные звуки прорывается его крик. Я иду вперед.

– Ему нельзя там находиться. Я заберу его с собой.

Робкая Эльси меня не остановит.

Но тут перед нами появляется Берта, женщина, ответственная за больничную палату, перекрывая мне дорогу своим необозримым телом.

– Сюда нельзя, – сообщает она.

– Тео болеет, – возражаю я. – Я нужна ему.

– Это правило герра Нойхоффа, здоровым нельзя заходить в лазарет.