— Не могу понять, что мне не нравится в твоем вопросе, — мрачно сказал Хохол, покусывая костяшку пальца, — то ли его смысл, то ли тон. Такое ощущение, что ты ее ревнуешь.

Она подняла на него глаза и предостерегающе проговорила:

— Не начинай!

Хохол махнул рукой и начал убирать посуду со стола. Марина сверлила взглядом его спину, но Женька не поворачивался. Всякий раз, когда в пределах видимости возникала Виола, он начинал чувствовать себя неуютно и неуверенно, словно его женщина больше ему не принадлежала. Марина могла и в мыслях ничего не держать, но он все равно боялся, что Виола сможет своими бабскими хитростями или — хуже того — каким-то травяным варевом склонить ее на свою сторону. С этим Хохол до сих пор бороться не научился.

Коваль почувствовала напряжение, исходящее от огромного тела мужа волнами, отложила взятую было сигарету и подошла к нему сзади, обняла за талию, уткнувшись лбом в широкую спину:

— Жень…

Он не ответил, сосредоточенно водя по тарелке губкой, но Марина не отставала, двигая прохладные ладони по его груди вверх-вниз:

— Жень… ну, Жень, что ты как маленький, в самом деле?

— Ты как большая, — буркнул он. — Не мешай мне.

— Да ты всерьез, что ли?

— Нет, пошутил я, что непонятного? Иди, говорю, в спальню, сейчас домою и приду тоже.

Коваль всегда понимала момент, в который нужно отступить и не напирать больше, а потому спокойно ушла в спальню и растянулась на кровати.

Женька же домыл посуду, убрался в кухне и, заварив себе чифирь, уселся на табуретку в углу. Помяв в пальцах сигарету, вдруг подумал, что сейчас бы неплохо «беломорину» — вдруг захотелось крепкого табака, а не эту импортную пыль, но выбора не было. Закурив, он снова прокрутил в памяти события сегодняшнего дня.

Заручиться поддержкой Мирзы и — автоматически — Боксера было делом правильным и удачным. Неизвестно, что задумал на самом деле Мишка Ворон, и лишние люди не помешают. Да и теперь они гарантированно не поддержат Беса, что тоже хорошо. Нужно бы разобраться по-тихому с Каспером и выяснить, на самом ли деле он сосватал кого-то из своих людей в охрану Ворона. Леон пообещал до утра вспомнить всех, кто пришел к ним недавно, и от этого уже можно будет оттолкнуться — новые люди всегда первые на подозрении. Хотя и старых сбрасывать со счетов тоже не стоит, всякое бывает. Это, наверное, пока все, чем он может помочь Марине. Но вот что делать с появившейся Веткой, мгновенно прыгнувшей в постель к генералу? Тут он, пожалуй, совсем бессилен.

— Женя! — раздалось из спальни. — Я же слышу, что ты домыл посуду.

— И что? Должен бежать, виляя хвостом?

Ответа не последовало. Он не собирался ее обижать, но иногда очень хотелось, чтобы Марина вела себя более мягко, чтобы давала ему почувствовать, что в семье главный все-таки мужчина. К сожалению, она постоянно об этом забывала, привыкнув решать и делать все самостоятельно. Женька любил ее слепо, но иногда у него здорово чесались руки отлупить любимую женщину ремнем — так, чтобы долго помнила. Но теперь он позволял себе это все реже, боясь приступов ярости, которые уже не всегда мог контролировать.

Вместо очередного язвительного ответа она пришла в кухню — в длинной ночной рубашке на тонких бретельках, босиком, такая домашняя и родная, что у Хохла защемило внутри.

— На тебя коньяк дурно влияет, — заявила она, останавливаясь в дверях, — ты становишься буйный и неуправляемый.

— Осторожнее, — предупредил он, сощурив глаза, — не говори лишнего. А три стопки коньяка давно уже выветрились.

Марина подошла к нему, села на колени, забрав из пальцев сигарету, и улыбнулась:

— Пойдем спать, а? У тебя вид какой-то измученный.

— Ну, надо же — заметила, — усмехнулся он.

Марина положила голову на его плечо и пробормотала:

— Ты по-прежнему считаешь меня чудовищем.

— А ты и есть чудовище, — вздохнул Хохол, обнимая ее, — но я каждый раз думаю — а что бы я делал без тебя?

— Жил бы. Возможно, даже хорошо.

— Глупости не говори — хорошо…

— Ты к Касперу когда поедешь? — спросила она неожиданно, и Хохол вздрогнул — всегда пропускал такие вот удары, расслабившись, и это злило.

— Ну вот что ты за человек, а? Я с тобой за любовь, за жизнь — а ты?

— Жень, сейчас ничего более важного, чем дела, не существует. Я все знаю о твоей любви, тут слов не нужно, ты мне доказал не раз и поводов сомневаться не давал.

Он только головой покачал — для нее никогда не существовало ничего важнее дел, а уж его словам о любви вообще было отведено место во втором десятке.

— Завтра поеду, если ничего более важного не случится.

— Мне почему-то кажется, что тебе самому не стоит к нему соваться, — вдруг сказала Марина, — может, пусть Мирза это решит?

— Да зачем Мирзу под это подписывать? Я сам.

— Женя, от твоего «я сам» могут появиться проблемы. Смотри, а если Каспер действительно решил Бесу помочь? Он же сразу ему выложит, что ты в городе. А раз в городе ты…

— Можно подумать, Бес не в курсе. Да он узнал в тот самый день, когда ты ногу с трапа на летное поле поставила, — фыркнул Хохол, отбирая у нее сигарету. — Тут к бабке не ходи. И мое появление у Каспера ничего не изменит уже.

— Слушай, а зачем вообще к нему ехать? Если Леон вычислит его людей, на фиг нам сам Каспер? Пусть пока живет и плохо спит ночами.

Хохол аккуратно поставил ее на пол, залпом допил то, что осталось в кружке, и сказал:

— Идем-ка спать. Завтра с утра и решим, куда кому ехать.

Но в постели Марина все равно вернулась к разговору, и Женьке ничего не оставалось, как слушать. Поджав под себя ноги и, кажется, не замечая, что с правого плеча сползла бретелька рубашки, Марина расписывала ему завтрашний день, однако Женька был твердо убежден — он поедет. Поедет просто для того, чтобы посмотреть в глаза человеку, посмевшему помогать тому, кто собирался убрать его жену. Хохол не выносил неблагодарности в людях, это ему всегда было непонятно и противно, и Каспер, переступивший через эту черту, перестал для него существовать. Но хотелось просто понять — почему. Чем таким насолила ему уже давно официально мертвая Наковальня, что он решил союзничать с Бесом и помогать тому давить Ворона.

— Ты меня не слушаешь совсем, — возмущенно сказала Марина, заметив, что глядящий в потолок Хохол совершенно отсутствует в разговоре.

— Не слушаю. Потому что не собираюсь делать так, как говоришь ты. Хочешь орать — ори, но тихо, ночь на дворе, люди спят, — спокойно ответил он, поворачиваясь на бок и закрывая глаза. Однако сквозь неплотно прикрытые ресницы он увидел обескураженное выражение на лице Коваль и с трудом подавил смех — до того это было забавное зрелище.