Так вот, перелопатив пол-огорода, Добрава решила забежать в свою избушку заморить червяка. У житницы, где хранилось зерно, мука и сухари, несколько баб так оживленно судачили о чем-то (вероятно, о предстоящем пиршестве), что откуда ни возьмись появилась старая колченогая ключница Щука и всех их разогнала по местам. Миновав поставленное над погребом сушило, источавшее крепкий дух находящихся в нем соленого мяса, вяленой, ветряной и пластовой рыбы в рогожах, потом — дровяной сарай, проскочила, не поднимая глаз от дорожки, несколько больших людских изб (там жило по несколько семейств) и юркнула в свою избушку, крохотную, но зато кроме нее никем не занимаемую. За обедом ей следовало бы зайти в поварню, но чтобы лишний раз не мозолить никому глаза, Добрава стремилась иметь дома небольшой запас съестного. А все оттого, что очень тяготилась своим положением здесь: щи с подбелкой, да в щах метелка.

Вот разложила она прямо в сенях на бочке с разными мелкими принадлежностями хозяйства свои припасы, — сыр, овощи разные, белорыбицу вяленую, налила в ковшик черемухового кваса, простого, конечно, не твореного[230](хоть многие в городе, она примечала, потягивали и твореный квас, и мед без всякого дозволения волхвов, да и волхвы были тут какие-то другие), пироги с горохом. Дверь Добрава отворенной оставила, поскольку жарко было. Только она собралась первый кусок в рот положить, как увидела… по крытому рогожей полу ползет-виляет тонким блестящим сероватым телом с пестрым темным узором змея. И против обыкновения этих тварей при виде человека наутек пускаться, эта прямо к Добраве ползет. Странное дело, ведь сколько она их в жизни перевидала и всякий раз, как встречала, странный столбняк на нее нападал, и внутри все холодело.

Змея проползет чуток, — остановится, голову поднимет. И все ближе, ближе. Вот уж не боле трех локтей остается, чтобы ноги достичь… А Добрава и пошелохнуться не может. Что делать?!.

* * *

Да вдруг со двора влетает полешко, — и в змею. Та забилась, закрутилась на месте. И появляется на пороге трехлетний княжич. Добрава и опомниться не успела, как тот полешко схватил и ну гадюку им охаживать. Змея билась-билась, но в конце концов дух испустила. Малолеток с коленок поднялся, стал и на Добраву смотрит, — Добрава на него глядит. Тогда он и говорит:

— Я Святослав. Игоря сын. А ты кто?

Добрава и слов найти не может, только руками разводит.

— Ты кто?

— Я… Я жена Игоря… князя…

Святослав светлые бровки свел и еще пристальнее поглядел на незнакомку. Хоть в возрасте он пребывал самом ребячьем, но одет был, знать, по случаю ожидания гостей, как взрослый мужчина: и рубаха шитая, и штанишки, даже сапожки крохотные красные и пояс, к которому был подвешен игрушка-акинак.

— Не-е. Жена его — мамка моя. А ты кто?

Боль привычно обожгла сердце, но Добрава совладала с нею.

— Ты есть хочешь, муравль[231]? — сказала она первое, что пришло на ум. — Сыр, может….

— Нет, — быстро забыл о своем вопросе ребятенок, — я сыр не люблю. Дай пирог.

И тут ужас куда больший, чем испытанный при виде змеи, овладел ею: это как же княжич один оказался да так далеко от терема, ведь Ольга на шаг его от себя не отпускала; видать, хлопоты по поводу… Тот же миг, как подтверждение наихудших ожиданий, по двору разнесся не на шутку встревоженный и оттого звенящий голос княгини:

— Святоша! Святоша!

И тут же едва ли не звериный рык:

— Я тебе говорю, почему не углядела?! Я с тебя кожу спущу!..

Ольга была где-то совсем рядом, и Добрава стремглав выскочила во двор, выкрикивая на бегу:

— Он здесь! Он ко мне забежал!

— Что-о?! — леденящим кровь голосом воскликнула Ольга и, тут же оставляя свою прежнюю жертву, оттолкнув стоящую на пути Добраву, едва не бегом бросилась в ее избушку.

Не слушая летящего в затылок оправдательного лепета, она подхватила на руки сына и с видимой силой прижав его к груди, вперила в Добраву сверкающий ненавистью взор раскаленно-желтых глаз:

— Ты заманила его?! Да?! Говори!

— Пусти! Пусти! — усердно вырывался из материнских рук Святослав.

— Да нет же… — путалась в словах, бормотала Добрава. — Я была… Гной[232]носила…на огороде… Я сыр…

Тут Ольга заметила зажатый в ручонке малыша пирожок.

— Что ты ешь? Где ты это взял? Это ты дала?! — Ольга вырвала пирог из руки сына и бросила наземь.

Взгляд княгини невольно проследил его полет и остановился, замер…

— Змея?

Это слово Добраве едва удалось расслышать, так тихо оно было произнесено.

— Змея? — повторила Ольга чуть громче, еще плотнее прижимая к себе Святослава, не замечая, как тот тузит ее в обвислую грудь, стремясь высвободиться.

И тут уж ничего бы не спасло Добраву, но Святослав вдруг громко закричал своим потешным баском:

— Это я гадюку убил! Это я! Я видел. В дом ползет. У меня полено, чтобы город строить. Я ка-ак бросил в змею. Ну пусти меня. Пусти, я покажу!

Поджав губы Ольга опустила Святослава на землю, не выпуская его руки из своей, и, не смотря на упирательство сына, повела за собой.

Ольга не только чужие проступки не привыкла прощать, но и собственные оплошности невольно переписывала на чью-либо совесть. Поэтому первое, что она сделала, — отправилась за Игорем в столовую[233], где тот (она знала) отдавал последние наказы относительно предстоящего застолья. Вызвав мужа, она распорядилась о надзоре за Святославом сразу трех нянек (чтобы те помимо своих непосредственных обязанностей могли еще и наблюдать друг за другом, на случай, если у кого из них возникнут каверзные намерения) — кормилицы Людмилы, ключницы Щуки и дядьки Асмуда, после чего предложила Игорю подняться в горницу для безотложного разговора.

— Какой ты сегодня… Орел орлом, — любовно оглаживая мужа мягким взором голубых глаз, проворковала Ольга, когда они остались наедине. — Не наглядеться!

Просто и вместе с тем искусно польщенный незатейливой похвалой жены Игорь смущенно посопел, глядя в пол, огладил бороду и, пересев поближе, на скамью, ласково потрепал рукой по ее туго обтянутому платком затылку:

— Неужто для этого ты меня сюда вызвала?

Ольга руку его отвела, улыбка растаяла на ее губах, а в глазах появились зеленые отсветы.

— Не только. Хотела просить тебя, чтобы приветным был с греками. Пусть они перья распускают. Даже занятно поглядеть.