— Моей жене? — переспросил Паркер, удивившись выбору темы.

— Я ни разу с ней не встречалась, но мне всегда было интересно, какая она.

— Ну… — он заколебался, — во-первых, она была старше тебя.

— Я серьезно, — сухо сказала Хоуп, и Паркер издал смешок.

— Когда мы встретились, ты была совсем девочкой, — сказал он. — И такой худющей! А глаза были просто огромными, размером с блюдца.

— Мне было почти восемнадцать. Не такая уж и девочка.

— Девочка — для женатого мужчины двадцати шести лет от роду.

Хоуп с любопытством подумала, не это ли первое впечатление стало причиной того, что он думал о ней сейчас.

— Ты все еще считаешь меня юной девочкой?

— Яхотел бы так считать.

Хоуп ощутила приятное напряжение внизу живота и удивилась, отчего это. Она не хотела, чтобы Паркер видел в ней кого-то, кроме друга, а для друзей возраст значения не имеет.

— Почему ты женился именно на ней?

— Она была веселой, красивой, заводной.

— Она ведь еще не была больна, когда вы впервые встретились?

— У нее всегда было больное сердце, но ее состояние стало ухудшаться только через несколько недель после нашей помолвки.

— Это, наверное, было тяжело.

— Да. Сначала мы планировали пожениться весной, но после того, как она заболела, ее отец стал настаивать, чтобы мы назначили свадьбу прямо осенью. Он говорил, что нет причин ждать и нет времени планировать грандиозную свадьбу. Но я всегда подозревал, что он просто хотел удостовериться, что Ванесса получит желаемое. И получил мою помощь и поддержку, когда мы ухаживали за ней.

— Как грустно. — Хоуп устроилась у него на плече поудобнее. — И ужасно несправедливо по отношению к тебе.

— Несправедливостью была болезнь Ванессы, — сказал Паркер. Он опустил взгляд на Хоуп, и ее потрясли его темно-карие глаза и длинные ресницы.

— А что думали об этом твои родители? — спросила Хоуп.

Он моргнул:

— Моя мать умерла, когда я только закончил школу, она не знала Ванессу. Ее знал только мой отец. Он считал, что только безумец может согласиться пройти через все до конца. Но к тому времени он уже потерял свой кредит доверия. Я делал то, что должен был делать.

— Как ты думаешь, ваши отношения вылились бы в брак, если бы Ванесса не заболела? — спросила Хоуп.

— Трудно сказать. За девять месяцев могло случиться многое.

— Ты когда-нибудь жалел о своем решении?

— Бывало.

— Наверное, трудно ухаживать за тяжелобольным человеком.

— Трудно было не столько ухаживать за ней, сколько иметь дело с другой Ванессой, которой она стала из-за болезни, — сказал он. — Когда я встретил ее, она была жизнерадостной, активной, веселой. Но, заболев, стала несчастной. Она слишком плохо себя чувствовала, чтобы выносить присутствие других людей, и я не мог ей помочь. Потом она стала зацикливаться на разных вещах, таких как стерильность и…

— Желание иметь ребенка?

Он поднял брови, словно вопрос его удивил.

— Откуда ты знаешь?

— Я же была здесь тогда, помнишь?

— Но у тебя были свои проблемы. Я и не думал, что ты знаешь что-то обо мне.

— Ты что, шутишь? Когда агентство по усыновлению сообщило, что вы успешно прошли проверку, это праздновал весь родильный центр. Далтона ты через них получил, да?

— Да.

В его голосе сквозило недовольство, но Хоуп это проигнорировала.

— Родственники жены помогают тебе с Далтоном? — спросила она.

— Почти каждые праздники они присылают ему огромные суммы денег, настаивают, чтобы мы проводили Рождество у них дома в Таосе, и каждое лето берут его на две недели. Но, принимая во внимание, что мы живем всего в часе езды от них, видимся мы не часто.

— А твой отец?

— Мой отец женился на типичной блондинке и пытается вернуть себе молодость.

— Отлично, — сказала Хоуп с сарказмом. — Вижу, ты собой гордишься.

— Да… ну, мы не можем отвечать за своих родителей.

— И слава богу, — вздохнула Хоуп.

Она ощутила, как его рука скользнула ей под майку и стала массировать спину.

— Расскажи о своей семье, — попросил Паркер. — Что за человек твоя мать?

— Терпеливая, самоотверженная. Наверное, даже слишком. Когда мы были детьми и нам что-нибудь было нужно, она бросала все, лишь бы доставить нам радость, хотя сама мало что имела. Мне всегда хотелось, чтобы отец лучше к ней относился.

— Он бил ее, оскорблял?

— В основном морально. — Хоуп вспомнила о ночи, когда отец узнал, что она беременна, и с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть. Он ударил ее, но никто из его детей раньше так не бунтовал, как Хоуп. — Он подавлял ее, называл идиоткой…

— Он так обращался со всеми своими женами?

— С некоторыми обращался лучше, чем с остальными.

— А с тобой он проводил много времени?

— Мало. Как и с моей матерью. Он иногда приходил на обед или в супружеское ложе.

— Твоя мать радовалась его появлению?

Хоуп пожевала губу, вспоминая.

— Она ничего такого не говорила, но мне всегда казалось, что нет. Когда он приходил, она вынуждена была еще больше работать, а она и так работала от зари до зари.

— Почему? Какая могла появляться дополнительная работа при его появлении?

— Это означало, что приходят гости. Дом должен быть вылизан до блеска, на столе — вкусная еда. В Супериоре женщин ценят в основном за набожность, готовку, уборку и вынашивание детей.

— Ты, наверное, хорошо готовишь.

Хоуп пожала плечами:

— Нормально, я думаю.

— А отец не помогал вам?

— Джедидай? Ты это серьезно? — Хоуп было плохо видно лицо Паркера, но она слишком уютно устроилась, чтобы шевелиться. — Работа по дому всегда была ниже его достоинства. Единственное, что он делал, — это отчитывал нас за ошибки и слабости и предостерегал не поддаваться на искушения дьявола. В моих самых ранних воспоминаниях он читает Библию громоподобным голосом — как какой-нибудь телепроповедник, обещающий за грехи геенну огненную.

— Сколько тебе было тогда?

— Четыре или пять.

— Не похоже, чтобы ты страдала от отсутствия его внимания.

— От этого — нет. Я его боялась.

— А твоя мать?

— Она гораздо больше боялась, что дойдет до точки и больше не сможет все это выносить. Это была ее личная война, которая почти не влияла на отца. Не считая того, что, по ее мнению, пойти против слова отца было все равно что пойти против самого Господа.