Ответом ей было дружное «чив-чив» пернатой парочки. Лала погладила их по головкам пальчиком, они поклонились, вернулись наземь к своей стае, сели по разным сторонам её, скомандовали «чив», стая немедля, к изумлению оторопевшего Руна, дружно разделилась напополам, точно посередине, одна полвина синхронно сделала пару прыжков влево, другая вправо, все как один, сохраняя безукоризненную стройность рядов. Снова в один голос чирикнули своё приветственное «чив-чив», взмыли в воздух и полетели своими полу-стаями в противоположных направлениях. Лала погладила собачку:

– Здравствуй, милая. Веди себя хорошо. Не бегай за лошадками. И боле мне не кланяйся, ладно?

Собака совершенно осознанно кивнула. Рун лишь теперь решился подойти. Лала обернулась к нему, а сама так и лучится, светлыми чувствами переполненная. Наверное только феи умеют столь искренне радоваться простым добрым вещам.

– Ну, мне не удержатся, – посетовал Рун, любуясь на эту радость и эту красоту.

Он снова прижал Лалу к себе. Она лишь вздохнула умиротворённо, довольная и счастливая, глядя на него своими огромными глазищами. И столько было в них всего. Приязни, и любви, и ласки, и теплоты душевной, и надежд каких-то трепетных. И вся бесконечность ангельского невинного очарования.

– С ума ты меня сводишь, Лала, – беззлобно пожаловался Рун. – И зверей, кстати, тоже. Такого ещё не было доселе. Никто из живности прям мимо не пройдёт. Одни кланяются, другие аж поют.

– Похоже, я случайно очаровала всех зверюшек местных, – поведала Лала. – Вот не слушаешь меня, а я тебе говорю, мне надо колдовать. Не привыкла к столь огромной магии, не могу удерживать её всю в себе. Мне кажется, это твоя вина. Ты слишком запылал тогда. В грозу. Зажёгся так, а я ещё боялась. Но может дело и не в этом. Просто не привыкла. Ты столько магии мне даёшь, Рун. Я и мечтать не смела, что обрету когда-нибудь подобную силу. Даже боюсь представить, какой могучей я бы стала, не будь проклятья.

– Тогда бы ты меня не любила, не будь его, – тихо произнёс Рун.

– Да. И не узнала бы вот этого всего, – подтвердила она с нежностью. – Ни озерца бы не случилось. Ни многого другого. Что мне так дорого.

Они оба замолчали, держа друг друга в объятьях посреди улицы. Мимо шли люди, всё так же у таверны стоял народ, судача меж собой. Блестели лужицы на камнях, отражая лучи солнца.

– Выходит, ты хоть и против воли, околдовала животных без спросу, – невинно проронил Рун.

– И что? – с растерянностью побуравила его глазками Лала.

– Ну… ничего, – вынужден был ответить он.

– Вот так-то! – восторжествовала Лала лукаво.

– А у вас там, в вашей стране, коты часто поют? Поди сплошное пение повсюду, – предположил Рун.

– У нас, суженый мой, зверюшки привычны к феям, и у них свои заботы, а фей много, – объяснила Лала. – Станешь каждой петь, и время не останется, чтоб пропитание искать и деток растить. Да и феи не сдерживают магию, потому она не прорывается из них вот так. Я вообще ничего подобного раньше не видала. Вот расскажу об этом дома, когда вернусь, все будут удивляться. Есть звери, которые умеют и любят петь, из тех, кого наделили речью. Но они поют словами, музыки они не исполняют. Тем более такой, чтобы как настоящий оркестр.

– Понятно. Ну что, пойдём, красавица моя?

– Пойдём, любимый.

Взявшись за руки, они неторопливо направились по выложенной камнем дороге. Лала с огромным любопытством оглядывала всё вокруг, смотрела на людей и их наряды, на домки, на ребятню, порой резвящуюся там и сям, на стражников и их амуницию. Неожиданно из-за угла вышел мальчик, ведя на верёвочке чёрную козочку. Рун внутренне напрягся, готовясь к худшему. Успели воробьи всем передать, иль нет, кто его знает. Козочка сразу уставилась на Лалу во все глаза, но боле ничего. Лишь чуть качнула пару раз головой, поравнявшись с ней, и этим ограничилась.

– Ну слава тебе, небо, – с облегчением выдохнул Рун, успокоившись.

***

– Вон ихний дом, господин, не ошибёшься, народу сколько стоит, – сказала девочка. – Люд сюда только и идёт.

– Спасибо, красна девица, – приветливо кивнул Шэух.

– Пожалуйста, – улыбнулся ребёнок.

Она поспешила к группке женщин, беседующих чуть в стороне, а Шэух направился прямо в дом. Дом гончара это и магазин, и мастерская. Жилые помещения сзади, а спереди, в магазин, входят без стука. Внутри ожидаемо, повсюду были полки с расставленными на них гончарными изделиями. Кувшины всех размеров, кружки, плошки, тарелки, игрушки, даже ёмкости трубкообразные для алхимических растворов. Что-то с узорами, хотя большая часть нет – простому люду не до изысков, им подешевле бы, а знать заказывает у модных мастеров, да и вообще предпочитает глине медь, бронзу, благородство серебра и злато. Посреди этого царствия керамики на табуреточке воссиживал подросток лет двенадцати, белокурый веснушчатый, одет был аккуратно, но босоногий. Сразу поднялся, поклонился вежливо:

– Чего изволите, господин? Какая вам нужна посуда?

– Хочу с отцом твоим поговорить. С гончаром, – воззрился на него спокойно Шэух.

– Я тут работник, – объяснил паренёк, и закричал громко. – Хозяин! К вам пришли.

– По делу или языками почесать? – донёсся мужской голос.

– По делу наверное, – крикнул паренёк.

– Ну, пусть проходят в мастерскую.

– Идите вон туда, и направо, господин, – подросток указал на дверной проём у себя за спиной.

Шэух нырнул в полутьму коридорчика, десяток шагов, и он уже оказался в мастерской. Гончар, молодой худощавый мужчина в тёмном фартуке, месил руками глину. Встал при виде гостя:

– Вы знатный, надо же. К услугам вашим. Чего изволите?

– Изволю расспросить тебя о чуде. Которое, как утверждают слухи, у вас произошло, – без обиняков заявил Шэух.

– Так всё же языками почесать, – выразил лёгкое разочарование гончар.

– Что, цену набиваешь? – усмехнулся Шэух. – Я заплачу, коли чудо и правда было. Сколько?

– Ну… гончар задумался, прикидывая.

– Десять монет устроит?

– Ага, – обрадовался гончар.

– Так было чудо?

– Было.

– Точно?

– Точнее некуда.

Шэух достал кошель, отсчитал десять медяков.

– Держи. Теперь уж поработай языком.

– Чтож, вот вам наша история. Супружница моя болела. Долго. Угасала, – гончар вздохнул. – Всё немогла, пол года мучилась. Спустили денег сколько на снадобья и лекарей. Не сосчитаешь. Но не помогало. Худела, чёрная вся стала. Потом слегла, уже прям ходит еле-еле. А после перестала и ходить. И есть. Вот-вот уж ждали, что отойдёт, и гроб уже купил. Пошёл к жрецам, чтобы про все обряды и поминовенье договориться. Возвращаюсь… и так и сел, аж ноги подкосились. В доме чудо. Все радуются, слёзы утирая. Свекровь тут, мать моя, сёстры, все плачут и смеются. А супруга… Ну, это как бы