С этими словами Белла грациозно подняла руки, чтобы вынуть шпильки из своего чопорного пучка. А потом она тряхнула головой, и роскошные русые кудри каскадом рассыпались по ее плечам, спадая волнами до бедер. Естественная чувственность ее движений приковала герцога к месту. Локоны лежали и на груди девушки, частично скрывая ее соски.

Взор Беллы устремился к нему, и на ее щеках проступил очаровательный румянец.

Она тепло улыбнулась, хотя вид у нее был неуверенный.

– Я просто… унесу эти шпильки. В гардеробную.

Она уже развернулась, но тут Майлз вскочил на ноги.

– Позволь мне. – Он пересыпал шпильки из ее руки себе на ладонь. А потом обхватил ее стройную талию, подвел к кровати под балдахином и бросил шпильки на прикроватный столик.

Может, это было неразумно, но он не хотел выпускать Беллу из виду ни на мгновение. Несмотря на показную смелость, она, должно быть, чувствовала себя немного испуганной. Она все еще могла передумать и отказаться от решения отдаться ни на что не годному человеку с темным грехом, запятнавшим его душу.

Он не должен давать ей время на размышления.

Прижав Беллу к себе, Майлз глубоко ее поцеловал, одновременно лаская ее грудь. Наконец она снова растаяла в его объятиях. Ему нравилось, как она жарко, с готовностью отвечает на его ласки. Он любил ее губы – розовые и мягкие. Любил ее налитые груди, стройные ноги и округлые ягодицы.

Но это не была вечная романтическая любовь. Такой любви не было места в жизни, которую он избрал для себя давным-давно.

Нет, то, что он чувствовал, было простой страстью, восхищением новизной Беллы Джонс. Она предложила ему в дар свою добродетель, а он в ответ жаждал сделать ее счастливой. Чтобы стереть из своей памяти ее полные слез глаза и ее надрывный голос, выкрикивающий: «Что вы делаете?»

Это было мгновение, когда он осознал, что затаившаяся в нем злоба способна глубоко ранить Беллу. Мгновение, когда он понял, что сделает все возможное, чтобы восстановить ту близость, которая возникла между ними так быстро и неожиданно. Мгновение, когда он решил признаться во всем.

Но он не ожидал получить за это такую награду.

Майлз опустил девушку на кровать. Вместо того чтобы лечь, она присела на край кровати, перебросила копну волос через одно плечо и провела пятерней по длинным прядям. Майлз остался стоять – ему еще нужно было снять рубашку. Стянув ее через голову, он увидел, что Белла начала плести косу.

Отбросив рубашку, он сел рядом с девушкой и схватил ее за запястья.

– Не делай этого!

Ее искренние голубые глаза широко распахнулись.

– Но я всегда заплетаю волосы на ночь, – объяснила она. – Иначе они запутаются.

– Мне нравится, когда они распущены. Они слишком красивы, чтобы их прятать.

Белла приподняла одну бровь, и уголки ее рта тоже изогнулись вверх.

– В тот день, когда я пришла сюда, ты с презрением сказал, что мои волосы серо-коричневого цвета.

Майлз поймал прядь ее волос и позволил шелковистым локонам просеяться сквозь его пальцы. Среди более темных прядей прятались пылающие золотым огнем.

– Я не разглядел их в свете свечей. К тому же я не видел их распущенными, рассыпавшимися по твоим плечам, обрамляющими твою грудь.

Его пальцы скользнули под завесу волос, чтобы погладить грудь Беллы поверх сорочки. Ее глаза затуманились. Отбросив косу, она потянулась к нему, обхватила руками его шею и положила голову ему на плечо. Ее легкое, частое дыхание питало его страсть.

Майлз прижал ее спиной к кровати, и она откинулась на подушки. Перед ним предстала эротическая картина – нимб золотистых волос, рассыпавшихся вокруг нее, подол сорочки задран и наполовину открывает ее ноги в чулках. Он только мельком увидел курчавую поросль, охраняющую ее девственность, и от этого вида по его жилам потекла раскаленная лава. Как же ему хотелось проникнуть в эти горячие глубины и без лишних церемоний получить наслаждение!

Но эта ночь была о ней, а не о нем.

Отложенное удовольствие стало для Майлза новым мучительным переживанием. С другими женщинами ему никогда не нужно было сдерживаться. Пытаясь хоть как-то отвлечься, он опустил глаза. Белла опять была в своих туфлях, и эти блестящие гранатовые туфельки казались более подходящими для леди в бальном зале, чем для ученого, работавшего с пыльными артефактами.

Он снял один башмачок.

– Откуда у тебя эти туфли? – поинтересовался Майлз.

– Что? О, они… – Она посмотрела на него округлившимися глазами, а затем отвела взгляд, ее ресницы наполовину опустились. – Я… Я точно не помню. А это важно?

Туфли, скорее всего, были куплены в магазине подержанных вещей или на распродаже в церкви. Должно быть, она слишком горда, чтобы признаться в этом, и этот факт глубоко поразил Эйлуина. «Белла никогда больше не будет ни в чем нуждаться», – мысленно поклялся он. Он об этом позаботится.

Даже когда она навсегда покинет его дом.

– Ты для меня важна, – хриплым голосом проговорил он. – Мне хочется знать о тебе все. – Сняв с ее ноги вторую туфлю, он уронил ее на пол. – Прежде всего я хочу попробовать твою обнаженную кожу на вкус, узнать, какова она на ощупь.

Вздох согласия вырвался из ее груди, когда его руки скользнули назад к ее бедрам, чтобы отстегнуть подвязки, удерживающие ее белые шелковые чулки. Она тоже потянулась к подвязкам, чтобы помочь ему, но ее пальцы из-за спешки стали неловкими.

– О, Майлз, я тоже хочу тебя… Очень хочу…

В его груди что-то сжалось, хотя он не совсем понимал отчего. Женщины часто несли такую чушь во время секса. Хотя, возможно, все дело в самой Белле, в отсутствии в ней искусственности.

Опершись одной рукой о матрас, он потянулся, чтобы погладить губами ее губы, и с наслаждением уловил легкий запах вина, которое они пили за обедом.

– Скоро я удовлетворю тебя, – прошептал Майлз. – Обещаю.

Он скатал один чулок, потом – другой и оставил их лежать там, где они упали. Обратив внимание на нижнюю часть одной ее ноги, Майлз уткнулся носом в кольцо изящных татуировок вокруг ее лодыжки. Она была потрясающей – безупречное сочетание сладости и экзотики. Сейчас в этом залитом тусклым светом единственной свечи мире не было никого, кроме них двоих.

Майлз провел дорожку из поцелуев вверх по ее голой ноге.

– Скажи мне, что тебе нравится, – пробормотал он. – Я хочу знать, что питает твой внутренний огонь.

Белла запустила пальцы в его волосы.

– Все, Майлз! Все, что ты делаешь, заставляет меня гореть. Я и представить раньше не могла, что можно испытывать такие ощущения.

Когда она смотрела на него так, с удивлением и желанием в огромных голубых глазах, Эйлуину до боли хотелось преподнести ей на серебряном блюде звезды и луну. И если ради этого надо было отречься от себя, то так тому и быть. Он сбросил с себя туфли, но оставил брюки, чтобы не поддаться порыву немедленно ею овладеть.