Абдулла, присев, спрашивает:

– Ты попал или нет?

– Да, Ага-Абдулла, – отвечаю я со смехом. – Он попал.

Стукнув Расула по плечу, добавляю:

– Давай, так держать!

Тут я замечаю водителя. Он так наблюдал за нами, словно мы выполняли какой-то фокус, и ему было не отвести глаз. Теперь он встряхнул головой и ухмыльнулся нам.

* * *

Хейдар яростно кричит:

– К бою! Полная готовность, они наступают…

Минометные мины рвутся вблизи траншеи и заглушают остаток его слов. И в канал падают мины и обдают нас фонтанами воды. Вода эта темная и пахнет тухлыми яйцами.

Танки колонной движутся к мосту. Выглядывая, я вижу их башни, но от плотного огня не могу разглядеть как следует. Мы теперь все съежились на дне траншеи и не имеем сил поднять голову. Ждем следующей мины. После того, как мина упала прямо в траншею и изрешетила осколками Мирзу и еще двоих, мы поняли, что и в траншее для нас небезопасно. И удивились тому, с какой смелостью мы до этого ходили взад-вперед по траншее, почти не пригибаясь. А теперь просто сидим на земле и считаем взрывы, и если бы над нами не довлел Хейдар, то мы не вставали бы даже изредка, чтобы оглядеться. Пропади они пропадом! Каждый раз, когда лезут на мост, приходится вставать. А дно траншеи всё еще залито кровью Мирзы. Его отправили в тыл, но выживет или нет – не знаю. Как его ни перевязывали, всё равно из другого места лилась кровь. Целый мешок марли и военных бинтов потратили на его перевязку. А он, до того, как потерял сознание, успел схватить меня за локоть и, собрав все силы, выговорил:

– Я т-теперь как ре-решето!

Свежая кровь на моей гимнастерке – это его. Двух других мы и вовсе не трогали, они не шевелятся и не дышат. Это ребята из нашего взвода: гранатометчик и его помощник.

Издали слышны звуки радио: усиленный динамиками дикторский голос. Но что говорит, я не понимаю: слишком далеко. Иногда ветер доносит лишь отдельные фразы:

– Воины ислама… враг уничтожен… вражеские самолеты……военная машина врага… Багдад…

Мина взрывается на бруствере, и легкие мои заполняют пыль и тротиловая вонь. Не выпрямляясь, в том же положении «сидя» я отодвигаюсь в сторону. Водитель раздраженно ругается и, опираясь о стенку траншеи, встает. Он словно бы постарел на десять лет: такое впечатление создает земля, покрывающая его лицо, и ввалившиеся от недосыпания глаза.

– Вставайте! Вставайте, к бою!

Это кричит Хейдар, бегущий по траншее. Вражеский обстрел вдруг усилился: бьют по нам из всех видов оружия. У меня голова пошла кругом: я словно проваливаюсь в преисподнюю. От пыли и дыма в траншее ничего не видно, буквально в полуметре. Грохот взрывов бьет по барабанными перепонкам, чуть не разрывая их. Я встаю и выглядываю в бойницу бруствера. Мины рвутся в воде, и на миг я вижу рыбу, падающую белыми брюхами вверх. Сажусь, и Абдулла спрашивает меня:

– Идут?

Я смотрю на него непонимающе, и он громче кричит:

– На мосту они?

Тяжелый снаряд накрывает траншею и швыряет нам в лица землю, камни и раскаленные осколки, не позволяя мне ответить. Абдулла привстает и ждет момента, чтобы выглянуть, когда новый взрыв бросает его на меня.

Один из парней нашего взвода неосторожно высунулся над бруствером и убит, падает на дно траншеи. Он был, видимо, контужен и потерял осторожность: слишком высунулся и получил пулю. На лбу его дырочка размером с небольшую монету, и из нее на землю тянется темный след крови. В этой крови кусочки чего-то белого, похожего на жир, не знаю, что это. К нему подползает санитар, берет его голову и смотрит в лицо, но тут же и оставляет его, чтобы перейти к следующему раненому.

– Вставайте, они идут! Идут, твари! Стреляйте, не пускайте их на мост! – это кричит Хейар, причем голос его дрожит.

В этот миг я понимаю, что опасность действительно велика. Передергиваю затвор и, подняв автомат над бруствером, не высовывая головы, выпускаю весь магазин. Когда сажусь, вижу, что вся траншея трясется, словно мы на корабле в штормящем море. Сидеть в такой траншее невозможно, и я встаю. И вижу, как неповоротливая туша вражеского танка лезет на мост.

Смотрю по сторонам и вижу, как в дыму и пыли наши бойцы в ужасе поднимают головы, стреляют и, забывшись, кричат и ревут что-то. Они не контролируют себя: это инстинктивные крики, бессознательные. Крики, которыми призывают на помощь или помогают самим себе преодолеть страх и сделать непосильную работу, или что-то приказать другим…

– Хамид… Стреляй, Хамид!

– Стреляй, огонь… Встань, хорошенько прицелься и – огонь!

– Нет, так не надо! Целься лучше, гранаты зря не трать…

Первый танк, газуя, движется по мосту. А по нам огонь так силен, что нам не встать и не подбить его. Поднимается единственный остающийся гранатометчик второго взвода. Я приставляю ладони рупором ко рту и кричу ему:

– Целься, не промажь…

Но прежде, чем он успел прицелиться, перед ним взрывается тяжелый снаряд, взрыв поднимает его и бросает на другую сторону траншеи. В долю секунды я успел увидеть, что глаза его выпучились и будто хотят выпрыгнуть из орбит. Потом он как-то полупарализованно ползет обратно в траншею, но в него опять попадают, и он падает лицом вниз. В одно мгновение в него попало несколько пуль. Последние пули уже разрывают труп, и там, наверху, этот труп словно пляшет в каком-то танце.

И второй танк въезжает на мост. Хейдар бегает и кричит как безумный. Зоб его трясется, словно у громадной лягушки. До пояса голый, водитель так сильно прижал к груди гранатомет, что тот, кажется, сросся с его кожей. Жилы на его шее натянулись, а глаза налились кровью. Он ждет малейшего затишья в обстреле, чтобы подняться и выстрелить, и тут прямо на бруствере взрывается мина, взрыв ее искажает пространство и время. Меня словно с размаху ударили железной киркой в рот, и стальной острый конец этой кирки воткнулся мне в самую глотку. Схватившись за лицо обеими руками, я падаю на колени. Губы и рот обожгло бесчувствием, лишь каким-то уголком рта я чувствую соленый вкус. Меня бросило в жар, и, когда пыль чуть рассеялась, вижу свежую кровь, капающую с моих пальцев на землю.

Расул скатывает платок и сует его мне в руку. Мои руки в крови, и я прижимаю ими платок к лицу. У меня что-то во рту, похожее на кость. Я сплевываю: на землю падает сгусток крови с разбитыми зубами. Под платком пытаюсь ощупать челюсть. Губа порвана, и пальцы ощущают острые кончики остающихся во рту корней выбитых зубов. Трогаю язык и не понимаю, цел он или нет.

Водитель вскакивает, и я вижу, как с шеи его льется кровь. Он взобрался на бруствер, и все взгляды вдруг обратились на него. Я бормочу негромко:

– Сумасшедший!

Он целится и стреляет, и не успевает сам проследить полет своей гранаты, как падает головой вперед с бруствера в воду канала. Расул в ужасе выглядывает и вдруг кричит: