– Иди помогай ему, парень!

Траншея наполнилась клубами дыма и пыли. Очереди так и секут наш бруствер. Наблюдатель кричит:

– Он въехал на мост! Въехал на мост…

Хватает со дна окопа автомат. Водитель сел на коленки и обмотал платок вокруг пояса: теперь он похож на знаменосца в религиозных процессиях. Он крепко сжал свой гранатомет и осматривается, выпучив глаза: не пойму, чего ищет его взгляд. Я вставляю магазин в свой автомат и осторожно приподнимаюсь, выглядываю над бруствером. Танки врага строем стоят позади и укреплений и перед мостом, и от них поднимается белый дым. Наши ведут по ним ракетный огонь: ракеты взрываются возле въезда на мост, иногда падают в воду канала, которая от этого кипит, вздымаясь бурунами.

– Въезжают на мост! На одном танке сидит человек на броне. У него пулемет ДШК[27]. На голове зеленая каска, похожая на немецкую: закрывает уши с двух сторон… Въезжает на мост! Вот, въехал на мост! Ребята, стреляйте же!

Наблюдатель вскидывает автомат и стреляет. Хейдар кричит почти от самого моста:

– Открыть огонь! Огонь из всех стволов!

Первый их танк уже на мосту. Пехота врага подняла головы из траншей, стреляют прямо по нам. Мы сейчас открыто смотрим друг на друга и стреляем прямо друг другу в лицо. Я приседаю. Невдалеке от нас взрывается минометная мина. Мое возбуждение сильно как никогда: я чувствую, что меня трясет. Пулемет Абдуллы бьет без перерыва. Расул подает ему ленту тоже без задержек: руки с лентой поднял наверх, а голову спрятал в траншее. Я поднимаюсь и, не особо прицеливаясь, выпускаю весь магазин по окопам на той стороне канала. Потом приседаю, и в этот самый миг – взрыв, и целая гора земли валится на меня. Расул закашлялся. Чуть дальше какой-то боец упал лицом вниз на дно траншеи. Его тело содрогается. Санитар на четвереньках, как суетливый суслик, спешит к нему.

Я приподнимаюсь и вижу, как водитель «Тойоты» с гранатометом на плече целится в сторону врага. С криком он стреляет. Я слежу за полетом его гранаты сквозь дым и клубы пыли, как вдруг снаряд разрывается близко от меня, и взрывная волна бросает меня на дно траншеи. В ушах какой-то резкий свист, и голова идет кругом. Оглядываюсь по сторонам. Водитель присел на корточки и руками схватился за правую часть лица. Дрожащим голосом я спрашиваю:

– Что с тобой? Что случилось?

Он отнимает руку от лица, и по щеке его струится кровь. На лице кровавое пятно размером с ладонь. Я меняю магазин в автомате. Несколько раненых бойцов упали на дно траншеи и стонут душераздирающе. Санитары на четвереньках ползают от одного раненого к другому. Я встаю, и тут снаряд разрывается в нескольких метрах от меня, и я лечу головой вниз на дно траншеи. Смелости вновь подняться уже нет, и все мысли враг выбил из моей головы. Все-таки я медленно поднимаю голову. Вижу чьи-то ноги, дрожащие очень необычно. И кровь льется по брюкам на ботинки и потом на землю. Поднимаю голову и содрогаюсь при виде нашего наблюдателя. Грудь его разворочена, и что-то, похожее на воздушный шарик телесного цвета, вылезло из его ребер и ритмично наполняется и сдувается. Санитар подползает и хватает его за ноги, наблюдатель падает на дно траншеи, и из его рта и носа идет красная пена. Я встаю и слышу голос Абдуллы, он кричит:

– Пригнись… Подавай ленту, ленту давай!

– Танк… Танк прорвался!

Я в ужасе выглядываю. Вражеский танк дошел до середины моста. Среди криков и стонов я различаю вопль Хейдара:

– Стреляйте по нему! Гранатометчики: огонь! Подбейте эту тварь!

Ракета ударяется о мост и рикошетом летит обратно в нашу сторону. Я смотрю по сторонам, один из наших до пояса поднимается над траншеей, бормочет что-то и стреляет из гранатомета. Его граната попадает в танк, который сворачивает, проворачивается на месте и замирает на мосту. Из танка валит белый дым. Я меняю магазин, встаю и выпускаю все его пули одной очередью по вражеской траншее. Приседаю. Водитель мажет свою рану на лице землей. Я хватаю его гранатомет, но он перехватывает мою руку и смотрит на меня в упор налитыми кровью глазами.

– Не обижайся, молодой человек! – говорит он, сдвинув брови. – Но мне это нужно.

И он сжимает мое запястье сильнее, а я кричу ему:

– Второй на мосту! Второй танк на мосту!

Он вновь трет щеку землей и отвечает:

– Помоги ему святые, раз так…

Я вырываю руку из клещей его пальцев. Привстав, выглядываю. Хейдар бегает по траншее туда-сюда:

– Стреляйте же, огонь по нему! Не лежать, вставай!

Он хватает ребят за шиворот и силой ставит их на ноги. Когда подбегает ко мне, я вижу на его потном лице выражение неприкрытого ужаса. Он хватает за плечи Абдуллу и трясет его, и кричит:

– Вставай! Вставай, стреляй!

Абдулла яростно вырывается и кричит раздраженно:

– Дай мне ленту вставить!

Никогда я таким его не видел: словно Хейдар смертельно оскорбил его. Абдулла встает, кладет пулемет на бруствер и стреляет. Расул рядом с ним, он теперь уже не прячет голову, но в страхе и растерянности глядит вперед. Хейдар пробежал по всей длине траншеи и возвращается. Второй вражеский танк въехал на мост, но далеко не ушел: из-за наших спин по нему выпустили ПТУРС и подбили его. Он горит у въезда на мост и блокирует путь для других. Теперь положение стало куда спокойнее. Мы переносим огонь на окопы на той стороне канала. Присев на миг, чтобы поменять магазин, я вижу, что вся наша траншея полна ранеными и убитыми. Санитары ни секунды не сидят без дела. Я вновь встаю: не хочу больше выпускать все патроны одной очередью. Бью прицельно короткими очередями. Слышу голос водителя «Тойоты». Присаживаюсь, чтобы поменять магазин, и вижу, как он своими окровавленными руками горсть за горстью отправляет в рот рис. Он раздражен, жует и ругается одновременно.

Огонь с обеих сторон понемногу стихает. Наш наблюдатель, наверное, умер. Санитары не смогли забинтовать его развороченную грудь, а просто прикрыли его головным платком. Глаза его открыты и смотрят в бойницу в бруствере.

Солнце садится.

* * *

К ночи совсем стихает, и в тишине, если напрячь слух, можно различить кваканье лягушек, стрекотанье кузнечиков и то, как шепчутся между собой наблюдатели. В траншее ни у кого нет настроения разговаривать: произносятся только самые необходимые слова, да и то как бы через силу и с отвращением. С утра тяжелых событий произошло свыше наших сил, и сейчас у нас такое чувство, словно мы пробежали без остановки тысячу километров и совершенно измучились. Сидим, опершись о стенки траншеи, не в силах пошевелиться. Мы дремлем, вспоминая то, что произошло несколько часов назад или несколько минут назад. Неужели это были мы? Неужели это был я, и столько тяжкого?!

Не знаю, почему мною овладело такое состояние. Я как-то сбит с толку, и всё мне кажется темным и нечетким. Сколько уже я не спал? Быть может, отсутствие сна – причина этих ощущений, или всё то, что случилось за это время? Ах, где вы теперь, ребята? Али, Мехди, Асгар и все те, кто за прошедший день, за прошедшие сутки бились в агонии и ушли из мира? Ведь так немного времени минуло с тех пор, как мы, живые, держали друг друга за руки и давали друг другу клятву. Эти друзья: ведь они постоянно тебя зовут! И если бы эти осветительные ракеты не взлетали каждые несколько минут и не мерцали там, над нашими головами… Благодаря им я только и вижу эту траншею и понимаю, что сейчас уже ночь, – иначе я думал бы, что я еще вместе с вами и что всё еще длится день… Вот недосып: каких только мыслей он не вложит в голову!