— Чтобы опять ворчать, что не успеваешь уследить за сменой моих вопросов? Так сегодня я сама в них запуталась.

— Ты о… об отметке Великой? Видишь ли… Наги никогда не были моногамны. Великая дозволяла…

Он не успел договорить. Жуткий вой ворвался в комнату через открытое настежь окно. Образ черного волка встал передо мной со всей яркостью. Его глаза смотрели прямо в душу.

Резкая боль скрутила тело.

Глава 46.

В истории правления драконов еще не было столь мрачного и неулыбчивого обитателя дворцовых приемов и балов. Коротко стриженые волосы не вписывались в принятые здесь нормы. Несколько седых прядей не были данью возрасту. Скорее уж предупреждали, что о прошлом этого сурового мужчину лучше не спрашивать. Грустные глаза, цвет которых вызывал споры у местных красавиц, смотрели мимо их привлекательных улыбок. Регулярные изнуряющие тренировки, вернувшие его телу былую красоту и рельефность, а волку — силу. Одержимость в дружеских спаррингах, когда настырному оборотню иногда уступали даже драконы. Какая-то маниакальная исполнительность по отношению к собственным обязанностям. Собранность.

О нем перешептывались. Строили догадки о причинах его нелюдимости. Но не угадывали и сотой доли правды. Той правды, которую он вынужден был открыть менталисту на странном допросе в стане степных. Элройд часто встречал этого дракона уже здесь, в коридорах дворца. И тот неизменно здоровался первым, сопровождая приветствие каким-то особым поклоном головы. В этом не чувствовалось ни жалости, ни презрения, ни праздного интереса, которые оборотень иногда читал во взглядах придворного серпентариума. Возможно, они смогли бы стать даже друзьями, будь у них больше времени для общения. И если бы не причины, ставшие между ними непреодолимой скалой. То противное копошение и чужое присутствие в мыслях, которые оборотень чувствовал даже сквозь наведенный сон, закрыло его душу от всех, включая недоумевающего Ристерна. Понимать, что кто-то знает о тебе больше, чем ты помнишь сам, казалось Элройду унизительным. Недавнее предательство родного брата, пусть и совершенное под ментальным принуждением, не добавляло оптимизма. А убеждение, что он здесь только на время, заставляло сокращать круг общения до минимума, чтобы не обрости ненужными ему привязанностями. Его душа рвалась в Долину.

И словно в пику его мрачности, немного подволакивающий ногу бессменный спутник посла Санригона был приятно улыбчив и учтив с дамами. Ристерн обзавелся одеждой, уровень качества которой соответствовал его должности. И тростью с резным набалдашником из приятного на ощупь камня. Эта трость служила дополнительной опорой при ходьбе, разгружая его больную ногу. Но он так умело маскировал это ее предназначение, что изящно замаскированный под палку клинок, которым Ристерн владел в совершенстве, просто добавлял элегантности образу аристократа. Вот кто был бы в должности посла и торгового представителя в Империи на своем месте. И Правитель согласился с мнением Элройда, отозвав его почти на четыре месяца раньше оговоренного срока.

В Арлаире Элройда ждали очень интересные новости. Стигмар был прощен за умысел вывести желающего мести друга из игры только за первую. Нашли «метателя». Собственно, тот подставился сам, потребовав объяснений по поводу, как он выразился «неожиданного помилования двойного убийцы». Наместник Закрытого плато оказался весьма словоохотлив, в отличие от мага-менталиста, казненного, в том числе, за организацию убийства Миранды. Именно от свихнувшегося на почве ненависти к оборотням фанатика-полукровки безопасники узнали все тонкости раскрытого теперь заговора. Вернее, наместник ненавидел всех. Это он устраивал кровавую резню в поселениях людей на Плато. Забирал девушек, якобы для уплаты дани оборотням. Он упивался их беспомощностью в своих руках. И с наслаждением наблюдал, как они кричат в лапах его прихвостней от боли и унижения. Если бы Элройд не был настолько далеко от столицы Санригона, вряд ли следователи успели бы добраться до выяснения причин этой ненависти и до всего, что было задумано, реализовано и почти готово к реализации по разжиганию новой войны между людьми и оборотнями.

Казалось бы, теперь Элройд мог со спокойным сердцем отойти от всех дел. Но Стигмар все еще пытался вернуть друга к жизни. Или хотя бы к сотрудничеству. Но тот упорно сопротивлялся.  Еще примерно неделя ушла у оборотня на дела в столице, прежде чем был оглашен Указ о его полной и безоговорочной реабилитации. Без этого указа он и пары шагов не сможет сделать по территории двуликих. Закон есть закон. Любой был обязан вернуть изгнанника либо в тюрьму, либо вывезти за пределы земель, занимаемых кланами оборотней. Элройд и с сопровождением согласился только из необходимости. Такой конвой не вызовет вопросов и ненужных сейчас ему остановок. 

И вот, наконец, знакомый поворот и спуск. Коня он оставил своим спутникам. В дальнейшем сопровождении нужды не было. Да и завеса их не пропустит. Вот пропустит ли его? Или убьет, как других, попытавшихся нарушить договор? Это теперь уже было не важно. Важно, что он смог вернуться к той, которая стала смыслом его жизни.

Оборот не занял много времени. Теперь только вперед.

Огромный черный волк влетел на поляну, словно за ним снова гнался шатхов дракон из далеких детских снов. Моментально погасил скорость. Когда и как проскочил завесу, даже заметить не успел. Вернее, о ней и не вспомнил.

Те же деревья. Разве что избушка показалась чуть присевшей относительно буйно разросшейся травы. Первоначальный порядок на поляне нарушал едва заметный след погребального костра. Такие плеши обычно зарастают не один год. Но здесь, в Долине, были свои законы. 

Судя по отсутствию костей и брошенного здесь же оружия, этот костер был разведен именно для них. Элройд и раньше допускал, что некто приходил, чтобы убрать останки наемников. Что этот некто даже нашел и отправил Стигмару то письмо. Все это теперь не имело для него значения. Единственно, чего хотел, чтобы это было не кострище от последнего пристанища его Рады. С ней он должен проститься сам. И собрать дрова и ветки. И принести тело. И приготовить ритуальные дары. И попросить богов сохранить их связь для встречи в следующей жизни.

Перед глазами снова всплыло голубое платье, залитое ее кровью. Его отрицающее реальность «нет» снова разбудило мирную музыку леса.

Вой утих сам собой, когда закончился воздух