Вадим опешил и начал прокручивать в голове то, что сейчас было: он что-то сделал не так, чем-то разозлил? Но ведь перед этим он вообще молчал, слушал, как она рассказывает про бывшего мужа, что он пил и изменял. Вадим ведь ничего не делал, просто понимающе кивал. Нужно было что-то сказать? Обозвать его гадом, уродом? Пообещать набить ему морду? Что не так? Надо было исправить. Как-то срочно все это исправить, чтобы она не выгнала его. Вадим бросился к ней и начал целовать, обнимать, прижимать к себе – она от этого обычно расслаблялась.

– Подожди, не выгоняй меня, пожалуйста! Я не могу без тебя, я уже не знаю, как я теперь буду, пожалуйста, я очень тебя прошу. Родная моя, дорогая, любимая.

Какие еще слова говорят в таких случаях? Она опешила, отстранилась, но совсем оттолкнуть не посмела. Из комнаты пришла старшая и стояла в дверях, удивленно за ними наблюдая.

– К себе иди! – ответила соседка ей резко.

Та, помедлив, ушла. Соседка высвободилась:

– Подожди, детей уложу.

Она вышла. Вадим стоял посреди комнаты и напряженно думал. Нужно как-то исправить. Первый шаг сделан. Ласковые слова ей понравились, сразу не выгнала. Нужно продолжить и ввернуть извинения, хоть он и не понимает, в чем виноват. Она ответит, станет ясно, и можно будет пообещать, что он исправится.

Она вошла и сразу же принялась мыть посуду. Она специально на него не смотрела. Видимо, ждала, что он будет делать. Вадим подошел сзади и обнял. Зашептал ласково на ухо про милую и родную и попросил прощения. Она повернулась к нему, вскинула на него глаза и, постояв так немного, вернулась к посуде. Видимо, получилось. Теперь нужно быть хорошим, сделать для нее что-то приятное, тогда все замнется, и можно будет походить к ней еще. Вадим принес со стола чашки, поставил рядом с раковиной, протер стол, убрал в холодильник кастрюлю. Она все еще молчала, но мыть стала медленнее. Видимо, постепенно успокоилась.

В спальне она погасила свет, разделась и легла. Вадим тоже разделся и лег рядом. Ему хотелось снова обнимать ее и целовать, но он боялся, что она разозлится и выгонит, поэтому не двигался. Она вздохнула – не спала. Вадим положил ей руку на талию. Она не оттолкнула. Он прижался к ней всем телом и принялся целовать, сначала в голову, потом в шею. Она развернулась к нему, обняла за шею, сунула руку ему в трусы и взялась за член. Шрамы еще не заросли окончательно, но было уже терпимо. Нужно было просто двигаться осторожнее. Вадим навалился сверху, она вставила член себе внутрь, и он медленно и осторожно двинулся. Было больно. Вадим старался двигаться медленно, чтобы не повредить там опять, но у нее внутри все сжималось, и член заголялся сильнее от каждого толчка. Нужно было терпеть, иначе она выставит его. Точно выставит. Она помогала ему, двигая тазом в такт и постанывая. Вадим тоже стонал, и она прижала ему ко рту руку. Он попытался мычать вместо стона, но боль нарастала и становилась нестерпимой, пока наконец член не опал прямо у нее внутри, и Вадим уже просто бессмысленно тыкался своим лобком ей в лобок. Она тут же перестала помогать ему – вздохнула и попыталась из-под него выползти. Вадим слез. Раз вздохнула – значит, недовольна. Что-то он сделал не так. Видимо, стонал слишком громко. Нужно было изобразить раскаяние, пока она не рассердилась снова.

– Прости. Я не знаю, что со мной такое.

Он уткнулся губами ей в шею и сделал вид, что всхлипывает.

– Может, от волнения, – ответила она и отвернулась.

Вадим был рад: не сердится. Член снова порвался и болел так сильно, что пришлось встать и помыть его марганцовкой. Теперь он все время носил с собой бутылочку. Пока он промывал член над раковиной, он думал о том, что обычный секс с женщиной ему не подходит. Все это было приятно и возбуждающе, но слишком больно. Должен быть какой-то другой способ, как с самим собой. Надо, чтобы она сделала это рукой, но не оголяла головку. Попросить об этом казалось настолько невероятным, что Вадим проворочался всю ночь. Не станет она этого делать, просто выгонит, и всё. Он у нее на плохом счету. Надо сначала как-то ее подмаслить. Может, подарить что-то дорогое?

Дома он нашел золотую цепочку мегеры, на которой болтался кулон с крупным камнем. Камень он снял, потому что с мегерой соседка общалась постоянно, и она могла узнать, где он взял подарок. Саму цепочку он почистил содой, чтобы казалось, что она новая, и уложил в маленькую бархатную коробочку, в которой эту цепочку мегере подарил отец. Коробочку было жаль, она напоминала небольшой гробик, и от этого всплывали воспоминания о том дне, их поцелуях и шее мегеры с цепочкой. Но нужно было задобрить, нельзя было жалеть, потому что то новое, что происходило, будоражило сильнее затертых воспоминаний.

Цепочке она обрадовалась, на ночь он оставаться не стал, сославшись на то, что нужно полить огород. Теперь сердиться ей не за что, боли сегодня не будет, но потрогал он ее, прощаясь, всласть. Да, так было лучше всего: она не выгоняет, ему не больно. Он стал бывать постоянно и всегда что-нибудь приносил. Она пыталась его оставить на ночь, и, когда член зажил окончательно, он остался. Они долго целовались в постели, а потом она засунула его руку себе между ног. Вадим очень удивился и с большим интересом потрогал там. Там было влажно и скользко. Похоже, что прикосновения там ей очень нравились, она постанывала и выгибалась. Вадим нащупал отверстие, куда просовывался член, и она застонала сильнее. Он сунул туда палец и удивился тому, какое это странное, казалось бы узкое отверстие, но как оно расширяется, если засунуть два пальца. Три она засунуть не дала, передвинула его руку к волнистым, похожим на ощупь на улитку верхним частям. Слушая ее дыхание, Вадим быстро понял, где ей приятнее всего, и стал трогать только там.

После этого все наладилось – подарки были больше не нужны. Она перестала обижаться, каждый день спала с ним, не лезла ему в трусы и радостно улыбалась, встретив его на заводе. Вадиму даже стало казаться, что он мог бы прожить так всю жизнь, и он постоянно одергивал себя, чтобы не размечтаться. Интересно, как там у девственниц? Наверное, сначала нужно лишить невинности пальцем, а потом, когда зарастет, сделать ей приятно и вставить клизму со спермой. Придется кончить при девочке и в клизму набирать тоже. Ничего, она будет его женой, стесняться тут нечего.

16:10. Нина

Теперь Нина наконец поняла все. Это два разных объяснения устройства мира. Она путала их и потому не понимала, зачем человеку жить.

Все оказалось довольно просто. Если бог есть, то ты должен слушать бога и священников, которые говорят, как правильно жить и не попасть в ловушку дьявола. Дьявол расставил для человека ловушки из секса, приукрашенные любовью. Человек влюбляется и попадает в ловушку. Эта ловушка очень хитрая и устроена как фильтр. Если человек оказался глупый или поторопился, то ловушка его убивает – человек становится наркоманом или алкашом.

Если он сделал все вовремя, то дальше он рожает детей и живет только для них, потому что дети тоже немножко приукрашены любовью. Самого человека после этого уже не существует, он есть, конечно, но должен работать, много и тяжело, чтобы кормить детей. Иногда родители не хотят это терпеть, бунтуют и бросают детей, как их папа. Но без детей нет совсем никакого смысла, поэтому такие бросившие тоже попадают в ловушку дьявола и потом становятся наркоманами или алкашами и умирают.