class="p1">Мы чокнулись по этому сомнительному поводу, и звон хрустальных бокалов взмыл к луне. Точнее, к трём лунам.

Неожиданно сильный, но тёплый ветер вдруг промчался меж скал, зашумел кронами редких горных деревьев. Он сдул с поверхности озера разноцветный туман, мгновенно окутавший нас мерцающей дымкой, сорвал лепестки с цветов и чуть было не опрокинул всю вазу. Мы с Артуром подхватили её с двух сторон, и пальцы наши, как в старых добрых романтических фильмах, встретились где-то на середине тонкого стеклянного горлышка…

Мы замерли, как застигнутые на месте преступления сообщники.

Эдинброг, вместо того чтобы убрать свою руку, вдруг потянулся вперёд, мягко и неспешно пробежался пальцами по тыльной стороне моей ладони и остановился в районе запястья, обхватив его и положив большой палец туда, где у меня под кожей трепетала тонкая жилка. Так он и застыл, наклонив голову и задумчиво глядя на меня исподлобья.

— Ты что, мой пульс измеряешь? — сообразила я.

— Ага, — подмигнул Эдинброг.

— Зачем? — Я рассмеялась.

— Хочу понять, насколько ты волнуешься в моём присутствии.

— Ещё чего! Я совсем не волну… — начала я и осеклась.

Даже я чувствовала, как громко пульсирует вена под его пальцем. Будто тяжёлый бит из колонки на музыкальном фестивале.

— Ага, вот так оно мечется, когда ты лжёшь.

Артур вскинул брови — высоко и чуть насмешливо, — а потом поднял мою руку и вдруг поцеловал в то самое заветное место, где пунктиром пели отголоски сердцебиения.

У меня перехватило дыхание от этого жеста — такого нежного и одновременно властного: ведь Эдинброг продолжал крепко сжимать моё запястье.

— Для чистоты эксперимента: теперь скажи какую-нибудь правду, пожалуйста.

— Ты очень красивый, — вырвалось у меня.

Артур с интересом наклонил голову.

— Не врёшь. — хмыкнул он. И тотчас деловито добавил: — Давай ещё!

— Ещё правду или ещё комплимент? — Я сощурилась.

— Можешь совместить. Ни в чём себе не отказывай.

— Хорошо.

Я помедлила, не зная, как лучше поступить: отшутиться? Или?..

И наконец, набравшись смелости, заговорила.

— Правда в том, что ты потрясающий, Артур. Ты умный. И добрый. И сильный. В тебе изумительно сочетаются серьёзность и озорство, и когда я смотрю на тебя, мне хочется танцевать. И если я во что-то верю всем сердцем, так это в то, что именно ты спасёшь Гало — кому, как не тебе, это по силам? А потом найдёшь себе мир по нраву и будешь там счастлив. Я видела много людей на Земле — нас там восемь миллиардов, шутка ли, — но таких, как ты, ещё не встречала. Я знаю, что ты заслуживаешь всего самого лучшего. Самой лучшей судьбы… и самого лучшего фамильяра. Впрочем, последнее с тобой уже случилось, — я подмигнула, за шуткой постаравшись скрыть слишком искреннее начало своего монолога.

Палец Артура на моём запястье едва заметно дрогнул. Зрачки медленно расширились.

— Ты не против, если я просто поцелую тебя в ответ? — спросил он и, не дожидаясь разрешения — ему всё сказал мой пульс, — перегнулся через столик.

НЕТ У МЕНЯ КУПАЛЬНИКА

Твёрдые губы Эдинброга — виноград и корица — коснулись моих.

Он закрыл глаза, и я сделала то же самое, отзываясь и чувствуя, как душа моя бьётся где-то в горле — будто подсматривает. Артур обвёл пальцем моё ухо, скулу, подбородок, спустился к шее и ключицам. Прохладный шаловливый ветер вторил касаниям Эдинброга, и этот контраст горячей кожи и ночного холода отзывался мурашками и нагнетал внутри меня терпкое, томное напряжение.

Как хорошо.

Я тихонько выдохнула, когда Артур уверенно сдвинул лямки моего шёлкового платья, позволив им скользнуть ниже, ниже по плечам, попытаться утянуть за собой шёлк, прикрывающий грудь. Я не позволила этому случиться: приподняла руки и, запустив пальцы в волосы Эдинброга, хорошенько, от души их взъерошила, чего мне так давно хотелось. Артур было нахмурился от такого своеволия, но потом лишь улыбнулся этой своей невозможной улыбкой юного бога и мстительно, но сладко ущипнул меня. Я зашипела и шутливо цапнула его за нижнюю губу.

Я понимала, что безвозвратно таю, будто пьянею от его прикосновений и горячего шёпота. Мы дышали всё более тяжело и рвано, сильнее подавались навстречу друг другу… Но с последним однозначно мешал стоящий между нами столик.

Пробормотав что-то неодобрительное на его счет, Эдинброг на мгновение отстранился, нетерпеливо хлопнул в ладоши — и стол пристыженно отъехал на пару метров вбок прямо по скалистой земле, прозвенев бокалами. Хорошо, что он уехал в противоположную от озера сторону, а то канул бы в тёмную воду с мириадами лунных бликов, и свидание превратилось бы в рыбалку.

— Неплохо, — сказала я, наблюдая за этой перестановкой.

Точнее:

— 11епло… — на «хо» мне вновь стало не до разговоров.

Мы опустились на скалы и продолжили целоваться — с упоением, остро ощущая сладость и горечь нашего странного, невозможного союза: две случайные карты из разных колод мироздания, по чьему-то замыслу или недосмотру так идеально подошедшие друг другу.

Улетел вдаль мой свитер, до того завязанный узлом на шее. Куда-то пропал кардиган Артура. Вальсирующая мимо ночная бабочка еле уклонилась, когда в неё импровизированным дротиком запустили мою заколку для волос.

Тёплые ладони Артура ласкали мою кожу сквозь тонкую ткань платья. Его пальцы двигались так вдохновенно: опускались, чтобы найти изгиб бёдер, скользили вдоль тонкой талии и сжимались на пояснице. Моё сердце спотыкалось на каждом ударе; как слепая, я шарила руками по его груди, ненавидя все эти бесконечные пуговицы на его рубашке. Пульс бешено стучал в ушах, воображение мчалось всё дальше и дальше.

Я мечтала о том, чтобы лиловый озёрный пар окутал нас, спрятал, унёс в волшебную страну, где мы будем счастливы — сегодня и всегда. Не только Артур, как я успела ему пожелать. Мы вместе.

Эдинброг, кажется, подумал о том же самом: он неожиданно, тяжело дыша, с усилием остановился, обхватил моё лицо двумя руками и прошептал:

— Вилка… Я не хочу отпускать тебя. Господи, больше всего на свете я не хочу отпускать тебя. Ты понимаешь это, моя шебутная землянка? — Глаза у него были яростные, манящие и отчаянные.

Я не удержалась и поцеловала их в уголки, прежде чем хрипло — я не узнала своего голоса — ответить:

— Я понимаю.

— Останься со мной.

— Я.

— Останься. Уедешь позже, в любой момент — но не покидай Гало сразу после выпуска.

Я ответила не сразу, и его лицо успело потемнеть от боли, но затем прояснилось, когда я, чередуя фразы с поцелуями, пообещала:

— Ни за что не покину. Я тоже не хочу тебя отпускать.