Через опущенное стекло машины вливался ветер, шины шумели по гравию, взвизгнули на повороте: «Ж-жена!» Еще поворот: «Ж-женаты!» На всей недлинной Гороховой пахло ягодным вареньем, которое варила соседка.

«Подвиньте стол. Да, немного влево. Мне сумку негде поставить, ведь не стану я ее класть на пионы, правда?»

Первой попросила передвинуть стол величественная Майя. Юлька открыла рот, чтобы предложить положить объемистый ридикюль куда-то еще, но не осмелилась. Степа крякнул, но тут же ринулся двигать. Затем, разумеется, оказалось, что стулья Юлиных дяди и тети слишком тесно придвинуты к яблоне. «Нет, если втянуть живот, я вполне помещусь…» Еще передвижка. Отчего место Юлиной матери въехало в клумбу нарциссов. Одна перестановка влекла за собой другую, как падение одной из костяшек домино заставляет упасть всю выстроенную змею. Наконец как-то устроились. Правда, стулья невесты и жениха втиснулись в куст малины… Степа обрывал ягоды и подсовывал их Юльке, перепачкал ладони и манжеты в малиновом соке… «Ем с руки», — вполголоса говорила Юлька. «Ой как мне повезло с женой», — причитал Степа. А потом она его кормила с руки малиной, а потом он уронил ягоду ей на платье, и сок из спелых пузырьков тут же брызнул красными точками на белое. Отвязавшийся от липы шар улетел в небо.

Нет, она бы не променяла свою свадьбу на любую другую!

Через день Степа заметил царапины на плече у Юльки. Где ты так? Ну как — малина… Степа был в рубашке и пиджаке, он не заметил. А на Юльке — платье с голыми плечами. И весь свадебный вечер малиновый куст колол ей ветками спину, царапал плечи. «Почему ты молчала?» — расстроившись, спросил Степа. Глаза у него стали виноватые, как у натворившего дел дворняги. Хотя он не был ни в чем виноват. И Юля не знала, что ответить ему. Почему она всегда молчит?

— Вот машина-бибизи! Метр едешь, два вези! — распевал Степа.

Он сидел за рулем своей «девятки», припаркованной во дворе, а на коленях у него сидел Яся. Точнее, Яся вертелся юлой у него на коленях.

— Ясь, руль невкусный. Угу, невкусный… Ладно, грызи, если хочешь. Да, тут стрелочки. Стрелочки. Вот если удастся завестись, ага, если вдруг, хотя я не гарантирую… тогда эта стрелка покажет скорость. Нет, не надо выдирать этот рычажок! Нет! Яся, не надо! Упс… А я говорил. Эх, Степаныч, моя бибизи и так на ладан дышит, а тут еще ты, понимаешь, прошелся Годзиллою…

Степа вытащил Ясю из машины (Ярослав был этим недоволен, он-то видел, что еще многое осталось необгрызенным и неотломанным), и, зевая, прошелся с сыном на руках по саду.

— Давай сказку расскажу. Да. Хочешь? Молчишь? А я все равно. Все равно расскажу. Значит, жил да был… Иван-Богатырь. Вообще это он сам себя так прозвал, а другим по барабану: богатырь так богатырь, называйся как хочешь. Угу. И страсть как хотелось Ивану заполучить поросеночка. Кто-то хочет завести лабрадора, кто-то — шпица, а бывает, позарез нужен бернский зенненхунд или грызеншнауцер. А Иван — скромный. Ага. Хотел всего лишь поросеночка. И вот сбылась у него мечта: подарила ему жена поросенка. Да не какого-нибудь, а такого славного, румяного, такого прямо смышленого поросенка, что Иван-Богатырь прослезился на радостях. Да! Поросеночек сначала лежал на боку и кушал, кушал и рос, кушал и рос. И когда он немножечко подрос, выросли у поросеночка крылышки. Смотрит Иван на эту розовую мордашку и ахает: ну прямо ангел с крыльями, а не поросеночек! Ангел, угу.

Жили они припеваючи. В смысле, поросенок по дому порхает, жена за ним смотрит, а Иван-Богатырь на работу ходит да с работы пряников им приносит.

Как-то раз говорит жена Ивану: «Позвали меня на слет рукодельниц. Вышивание крестиком, подшивание ноликом. Уж такие темы завлекательные, так мне хочется поехать! Отпусти меня, Иванушка!» Иван подбоченился, рукой махнул: «Поезжай! Богатырь я или кто? Богатырь. Я и сам со всем справлюсь».

Отпросился Иван с работы в отпуск, стал за поросенком да за хозяйством следить. А поросенок, оказывается, такой неуемный! Быстрый, как Миг-истребитель, и неуемный. Начнет Иван суп варить — поросенок в кастрюлю нос сует. Вздумает пироги испечь — поросенок прямо в печь влетает. Угу. Уж Иван его воспитывает-воспитывает, а все без толку. С утра до ночи Иван бегал за поросеночком да орал: «Не лети на огонь! Не плюй в колодец! Не дразни гусей! Не суй пальцы в розетку! Не ешь это, брось, фу, кака!» Причем поросеночек — он то и дело норовил со двора улететь, приходилось сачком его ловить. Ага, как бабочку. К вечеру поросеночек налетается, ложится в кроватку и засыпает ангельским сном. А Иван валится на постель как бревно. М-да… даже сапоги снять нет сил.

Неделя прошла, другая пролетела. Стал Иван-Богатырь уставать пуще прежнего. Пойдет днем с поросеночком на прогулку, если спросит кто: «Как поживаешь?» — Иван отвечает: «Лучше и пожелать нельзя!» А сам больше всего хочет упасть да лечь, свернуться калачиком да соснуть часок. А ему нет, нельзя спать, ему надо за поросенком смотреть! Как-то раз заметил Иван: подметки у него совсем износились. Странно, думает, сапоги-то новые… Поменял он подметки, не прошло и трех дней — снова подметки сношены, сапоги стоптаны. Что за ерундень?

Ну живут Иван с поросенком дальше. Уж месяц прошел, а жена все со своими затейницами-рукодельницами крестики-нолики обсуждает. Позвонил ей Иван, спрашивает: «Когда возвращаться будешь, любезная моя? Очень ждем тебя!» А сам думает: «Если вечером не вернется, я не знаю, что делать буду. Ага. Сил моих нет никаких, а спать так хочется, что хоть спички в глаза вставляй». Жена вздыхала-вздыхала, а потом как зарыдает: «Не могу я без рукоделия жить! Этот слет — мне что свет в окошке! Отпусти ты меня, дорогой, еще на месяцок, прошу-умоляю. Ты ведь богатырь, тебе же нетрудно за поросеночком нашим глядеть». Ну что делать? Назвался богатырем, полезай, в смысле, давай соответствуй. Да и жену жалко. В общем, отпустил Иван жену еще на месяц.

Месяц тянется, будто век. Поросеночек летает, подрастает. А Иван с лица спал, с боков схуднул, только и знает, что сапоги стоптанные менять. «Что такое? — думает Иван. — Будто черти ночью сапоги мои воруют да изнашивают». Взял как-то вечером Иван-Богатырь муху волшебну, что видеозапись умела делать, да посадил себе на рубаху. Уснул он, утром проснулся, просит муху: покажи, муха, что ночью было. И увидел Иван, что ночью пришел к нему спящему царь-колдун Джопс — лысый, в черной кофте, в синих портках и с волшебной ай-палкой. Говорит Джопс: «Ну-ка, докажи, что ты богатырь! Пойдем со мной!» Привел Джопс Ивана на площадь, а там уже богатырей — тьма-тьмущая собралась. На вид все хлипкие, очкастые. Иван думает: «Хе, этих-то я быстро поборю». Посередь площади стоит столб высокий, едва-едва тучи не задевает. А на столбе, на самой верхушке, — златое яблоко. Кто за пять минут долезет до верха — тот и яблоко драгоценное получит, и почетное звание Богатыря-с-Гарантией.

Полез Иван на столб. Лезет, старается. А столб гладкий, руки-ноги скользят, да еще спать хочется — страсть. Лез-лез Иван — не долез за пять минут. Взмахнул ай-палкой царь-колдун, скинул Ивана со столба да сказал: «Раз проиграл — пляши теперь до утра». Пляшет Иван, сапоги стаптывает, а рядом с ним целая толпа очкариков ногами об землю стучит — и у них не вышло златое яблоко достать.