– Вынужден сообщить, Ксения Георгиевна, – сухо сказал Павел, – что мы взяли банду некоего Егора Литвинова, и ее участники уже чистосердечно сознаются. Очередь за вами. Чем больше расскажете, тем меньше получите. В случае плодотворного сотрудничества есть вероятность, что вас возьмут на поруки.

Ксения пела как соловей. Ей очень жаль, она не виновата, ее заставили свернуть на скользкую дорожку. А вообще она активная труженица и сознательная комсомолка. И понятия не имела, чем занимались эти люди. Они просто пользовались ее доверчивостью! Да, с Егором Литвиновым она держала связь, иногда встречались, Ксения передавала парню информацию. Зачем – она якобы не знала. Видимо, не слышала ни про Госбанк, ни про битву на кирпичном заводе. Генезис ее грехопадения Горина не интересовал – только факты. Иногда заходил другой паренек, Алексей; иногда они встречались в людном месте, например на рынке.

Павел с тоской слушал ее словоблудие, ловил себя на мысли, что просто мечтает треснуть даму по голове.

– Кто главарь банды? – оборвал Горин пустой треп. – Не эти горе-студенты. Кто над ними? Колись, Ксения Георгиевна, не испытывай мое терпение.

Девица снова глотала слезы, божилась, что больше никого не знает. Какой главарь? Она знает только Егорку Литвинова и его дружков – Алексея, Родиона и Григория. Хоть чем поклясться может – хоть знаменем комсомола, хоть Господом Богом нашим!

– Не ври, Ксения. – Горин терял терпение. – Кто поручил тебе охмурить меня – тогда, во время похорон Екатерины Усольцевой? Ты же не сама напросилась в подружки к Лиде Беловой?

– Так Егорка и попросил. – Девица шмыгала носом. – Пришел за полночь, в окошко стукнул и… попросил. Мамаша-то у меня глуховатая и в комнату ко мне не заходит…

И снова умоляла верить ей, ведь она никогда не врет, зачем ей это нужно? Если товарищ следователь хочет знать про какого-то «главаря», почему не спросить у самого Егорки или его приятелей? Может, ее отпустят домой? Павел смотрел на девицу и чувствовал, как возвращается подавленность. Эту сучку можно было хоть вверх ногами подвесить – все равно ничего не скажет. Потому что действительно не знает. Главарь не дурак поддерживать с ней связь. Должен понимать, что в случае провала сдаст его со всеми потрохами…

– Ладно, Ксения, заткнись, – осадил он девицу. – Ты являешься членом банды, преступила закон и будешь привлечена к уголовной ответственности. Отныне твой дом тюрьма, к маме не вернешься… надеюсь, никогда. Если вспомнишь что-нибудь важное, милости просим на беседу.

Ее уводили, плачущую, трясущуюся от страха. Расстрел этой дуре светил весьма отчетливо. В отделе властвовала озадаченная тишина. Состояние – какое-то двоякое. Казалось, в воздухе витала недосказанность. Банда ликвидирована, воскреснуть не должна, город может облегченно вздохнуть и спать спокойно. Осталась сущая «мелочь», и подходы к ней оказались обрублены. Кто «мозговой центр», повелевающий преступной группой? Уйдет от ответственности? Заляжет на дно, передохнет, потом соберет новую банду – и все заново: массовые убийства, грабежи, непоправимый урон социалистическому государству…

В конце рабочего дня Куренной собрал людей, лично распечатал бутылку водки, разлил по стаканам.

– Взяли, товарищи. И ты, Горин бери, нечего делать отсутствующий вид. Ты друзей, знаешь ли, заводи, а враги сами заведутся. Давайте. Мы проделали важную работу, банда уничтожена. Дай бог, и вторую часть работы закончим.

Выпивали, немного смущенные, жевали горбушку. Чего-то действительно не хватало, не давало расслабиться, почувствовать вкус победы.

– Все, по домам, утро вечера мудренее. – Куренной сунул пустую бутылку в мусорную корзину. – Горин, лично тебе разрешаю спать до обеда. А то смотреть на тебя страшно, лопнешь сейчас от злости…

Полночи он вертелся как на иголках, выстраивал в памяти события последних недель, искал, за что зацепиться. Вскакивал, хватался за пепельницу, курил. Был один эпизод, который не давал покоя. Милиция там вроде прошлась, но сделала работу поверхностно, без души…

Глава 14

На часах было 10:02, когда он вышел из переулка на улицу Тургенева и приблизился к знакомому дому. Под ложечкой неприятно сосало. Погода испортилась, похолодало, набежали тучи. Лето в этом году могло бы быть и сострадательнее к населению. Павел постоял у калитки, проверил зачем-то прибитый к ограде почтовый ящик. Нахлынули воспоминания – именно то, что сегодня не требовалось. Он не стал заходить на участок, переулком выбрался на параллельную дорогу, подошел к задней калитке. Какое же число тогда было? Он мысленно подсчитал: 15 июня, пятница, примерно то же время дня. Справа за углом, на другой стороне дороги, – проходная кожевенной фабрики, слева – бетонный забор. Единственный в нем просвет – метрах в ста, потом опять забор. Дорога пустая, но иногда по ней что-то проезжает. Прохожие – большая редкость – ведь слева только два участка, дальше пустыри, свалки, обрыв городской черты. Но человек, убивший Катю, не мог искушать судьбу, он должен был мгновенно исчезнуть. Оставался только этот переулок – слева. Просил же оперов проработать этот вопрос! Куренной уверял, что проработали… Он двинулся влево, не пересекая дорогу. В принципе преступник мог зайти на соседние участки. Нет, не мог – задняя калитка имелась только у Кати, у остальных – сплошная ограда. Оставался только этот узкий переулок между заводскими корпусами и чем-то заброшенным, «постиндустриальным»…

Горин, озираясь, шел по переулку. Метров двести – и забор с левой стороны оборвался. Справа – тянулся дальше, в бесконечность. Слева была канава, забитая мусором, поваленные секции забора, жесткий кустарник. Вряд ли преступник туда свернул – зачем? Его никто не преследовал, он просто спешил добраться до параллельной улицы. Стоит ли ноги ломать? То, что он задумал, было безнадежно. Столько времени упущено! Но Горин упрямо шел. Снова клочки забора, та же мусорная канава. В глубине – заброшенное автотранспортное предприятие, остовы грузовых машин. Далее овраги, где немцы расстреливали людей, уличенных в связях с подпольем… К переулку под прямым углом примыкал забор из штакетника, такой же потянулся вдоль дороги. Возникли чахлые огороды с едва взошедшей картошкой. Здесь располагались два участка, частные дома. Калитка болталась на соплях, такое ощущение, что отворилась силой мысли…

В последующие полчаса он брал на измор местных жителей, требовал невозможного. Люди недоуменно разглядывали его странное удостоверение, пожимали плечами. Как можно вспомнить события двухнедельной давности, если не помнишь, что было вчера? Их уже опрашивали – тоже давно. Ужасы войны все прекрасно помнили – период оккупации, бесконечный террор, как выживали в нечеловеческих условиях… Это навечно – каленым железом в мозгу отпечаталось. А вот то,