Томми немного поразмыслил:

– Полагаю, она подумала, что добила. Мы были в густом лесу. Или, кто знает, возможно, подумала, что буду умирать медленно.

– В самом деле? – встрепенулся Митч. – А почему она хотела, чтобы вы умирали медленно?

– Прс’те?

– По вашим словам, она задумала вас обокрасть и ей нужно было уехать подальше от Бедфорда. В таком случае понимаю, почему она желала вашей смерти. Пыталась избавиться от свидетеля. Верно?

– Угу.

– По какой причине она решила заставить вас страдать? Продлить ваши мучения?

– Причины? Черт, я понятия не имею! Она женщина, верно? Все они гребаные суки!

Митч снова кивнул:

– Вы правы. То есть если бы это сделал мужчина, то забрал бы фургон, не так ли?

– Чевооо?

Очевидно, Бернс был полностью сбит с толку.

– Избавившись от вас, он мог бы воспользоваться фургоном, чтобы отъехать еще на сорок, пятьдесят, сто миль от места преступления, прежде чем бросить его на шоссе. И это было бы вполне логично, не так ли?

– Наверное…

– Но женщины не так умны, как мы, правда?

– Чертовски верно, все они дуры.

Митч с заговорщическим видом подался вперед:

– Мы оба знаем, на что годны женщины, так, Томми? Во всяком случае, здравомыслия у них ни на цент!

Томми глупо улыбнулся. Вот теперь коп заговорил на его языке…

– Скажите, Томми, вы регулярно подбираете голосующих?

– Иногда.

– И многие так привлекательны, как Грейс Брукштайн?

– Нет, сэр. Не многие.

– Или так хорошо трахаются?

– Она – это нечто, – ухмыльнулся Томми.

Прошло не менее пяти секунд, прежде чем он понял свою ошибку. Улыбка померкла.

– Эй, нечего тут домысливать за меня, я не… То есть… я сам жертва. – У него заплетался язык. – Я чертова жертва!

Было уже поздно, когда Митч добрался домой. Если можно назвать домом дерьмовую двухкомнатную съемную квартирку: все, что оказалось ему по карману, после ухода Хелен. Она забрала все: Селесту, дом, даже собаку Снупи. Его собаку. Теперь Митч стал понимать, что заставляет мужчин с такой силой ненавидеть женщин. Мужчин вроде Томми Бернса. Бернс был первой конкретной, реальной наводкой, и Митч должен был бы пребывать на седьмом небе. На самом деле ему было не по себе.

После того как Бернс проговорился об изнасиловании, они пришли к соглашению: Митч не станет дальше копаться в деле о возможном изнасиловании Грейс Брукштайн, совершенном Бернсом. Томми, в свою очередь, забудет о награде за голову Грейс и честно расскажет все, что запомнил той ночью: одежда женщины, поведение, вид – все, что помогло бы пролить свет на ее планы. Фургон Томми уже был отослан экспертам, и когда Митч в последний раз говорил с ними, те были полны надежд и заверили, что буквально обнаружили клад новых улик.

Почему же у него так паршиво на душе?

Сегодня Митч вошел в больницу, источая праведную ярость и отвращение. Грейс Брукштайн – преступница, бессердечная воровка и вероятная убийца, подло напавшая на ни в чем не повинного семейного человека.

Но после полуночи пришел е-мейл с досье на Томми Бернса. И точно, за этим «семьянином» тянулся шлейф приговоров за преступления на почве секса сроком почти в двадцать лет. Два дела об изнасиловании были закрыты за отсутствием улик.

Ничего не скажешь, добрый самаритянин!

В этом фургоне кое-что произошло. Бернс был закоренелым насильником, Грейс защищалась. По крайней мере в этом случае она была жертвой. И Митч неожиданно осознал, что не хотел бы видеть ее жертвой. Ей больше подходила роль плохой девчонки.

Обычно он придерживался весьма твердого мнения о людях, которых предавал в руки правосудия. В глазах Митча все они были родней тому, кто убил его отца: преступники, люди, которые заслуживали самого сурового наказания. Но он уже изменил отношение к Грейс. Правда, отчасти все еще ненавидел ее за преступления. Ее жадность и полное отсутствие раскаяния были отражены во всех документах. И все же какой-то частью души он жалел эту женщину. Жалел за то, что пришлось столкнуться с таким, как Томми Бернс. За то, что ее сестрами были бессердечные стервы.

Митч закрыл глаза и попытался представить, что пережила Брукштайн в фургоне Бернса. Одна, в бегах, отчаявшаяся, и первый человек, кому она доверилась, оказался психом и извращенцем. Бернса великаном не назовешь, но он силен и, возможно, одержим идеей получить любую женщину, которая попадется ему на глаза. Нужно иметь большое мужество, чтобы так яростно защищаться.

Но каким был ее следующий шаг?

Она больше не посмела бы сесть к кому-то в машину после недавнего изнасилования. Пошла бы пешком. Значит, той ночью она не могла уйти слишком далеко. Пару миль, возможно. Самое большее – пять.

Митч вытащил карту, нашел то место, где был брошен фургон Бернса, и красным карандашом обвел территорию радиусом пять миль.

В круге оказался только один городок.

Старик так возбужденно махал тонкими руками, что Митч едва сдерживал смех. Похож на Йоду, которого вот-вот хватит удар!

– Говорил я им! Говорил, что она была здесь, а они только отмахивались! Полагают, что старик вроде меня давно выжил из ума. Среди ночи она явилась, среди ночи! И без вещей! Говорил я им. Говорил, что у нее даже сумки не было! Это неправильно! Но разве меня кто-то послушал? Нет, сэр!

Оказалось, что в Ричардсвилле всего один мотель. Когда Митч позвонил и упомянул имя Грейс Брукштайн, владелец буквально с катушек съехал. Да, Грейс была здесь. Он так и сказал полицейскому. Разве эти клоуны никогда не разговаривают друг с другом?

– Надеюсь, вы уволите этого офицера, Маккинли! Наглый кусок дерьма, извините за выражение, детектив. Но я ему говорил! – Митч повернулся к эксперту, искавшему в комнате отпечатки. Тот покачал головой.

– Чисто, как в операционной, босс. Простите. Если она и была здесь, наверняка постаралась замести следы.

У старика был такой вид, словно его седая голова сейчас разлетится как арбуз.

– Что значит «если»? Никаких «если». Она была здесь! Сколько раз вам повторять? Грейс. Брукштайн. Была. Здесь.

– Уверен, что так оно и было, сэр, – кивнул Митч.

«Только сейчас ее здесь нет. Еще один тупик».

– Как насчет моей награды? Парень в телевизоре сказал: двести тысяч баксов!

– Мы с вами свяжемся.

В участке Митча ждали новости.

– Ваша жена звонила, – сообщила дежурный сержант.

– Бывшая жена, – поправил Митч.

– Не важно. Что-то вопила насчет детского спектакля. Судя по всему, настроение у нее не из лучших.