Константин оказался политическим долгожителем. Да и не только политическим – он элементарно пережил Довмонта.

С полоцкой общиной Константин долгое время ладил и уселся в городе крепко. Дмитрий, а потом Ярослав правили в Новгороде, им на смену приходил Василий – ничего не менялось. Константин ощущал себя частью русского мира, хоть и умел приспосабливаться и постепенно утрачивал всякие представления о политической морали. Литовцы не могли сделать Полоцк базой наступательных операций. Тогда откуда они совершали набеги на Русь? Получается, из Минска.

Когда Минск захватили литовцы, непонятно. Разумеется, это произошло уже после смерти Владимира Полоцкого, реализовавшего, как мы помним, «хитрый план» по сдаче немцам значительной части Прибалтики. Миндовг к 1260 году уже точно владеет Минском, и подвластные королю литовскому вожди совершают оттуда набеги на Брянск и Смоленск. Но хронологические рамки присоединения можно сузить. После смерти Владимира Минск и Полоцк захватили смоленские князья. Литовцы стали их подданными. Лишь около 1248 года литовские племена выбрали великим князем Миндовга, обретя силу и независимость, а смоляне утратили гегемонию. Но и после этого некоторое время русские пытались господствовать над литвой. Только господами стали не полочане и не смоляне, а волыняне. Тогда-то значительная часть Минской земли и подчинялась Миндовгу. Самостоятельных князей в Минске не было, Смоленску город тоже не подчинялся. Следовательно, Литва захватила Минск и вышла на оперативный простор. Нельзя считать, что Минск очутился в чужеземном рабстве. Всё произошло незаметно. Здесь укрылись те, кто боялся ига татар и покинул родину вместо того, чтобы пройти трудный путь строительства новой системы русского мира, которая одолеет татар и превратится в мировую империю.

Русичам, бежавшим в Минск, требовался храбрый и отчаянный вождь. Таким и сделался Миндовг. Они не понимали или не желали понять, что литвин ведет свою игру и эта игра противоречит интересам русского мира. Тогда никто не знал такого понятия. Его можно было осознать лишь интуитивно. Подобной интуицией обладал, может быть, великий князь Ярослав Всеволодович. И абсолютно точно – его сын Александр Невский. Складывается ощущение, что эту идею усвоил и брат Невского – Ярослав Ярославич, при всех его недостатках. Обладал ли этим чувством – чувством сопричастности к Руси – Довмонт? Судя по «Сказанию» – да. Но «Сказание» сильно приукрасило образ этого князя, из которого впоследствии церковники сделали святого. Нужно, не идеализируя нашего героя, проверить его поступки на предмет пользы или вреда для становления будущей Русской державы. И тут в очередной раз оказывается, что Довмонт, даже участвуя в усобицах, не приносил вреда общему русскому делу. Его войны с немцами вообще вне критики. Князь отстаивал рубежи новой родины, и русичи ему за это благодарны. Его войны с Литвой объективно привели к расширению русского пространства и не дали литвинам захватить Полоцк.

А те русские, что бежали от страшных татар в Минск, Гродно и Новогрудок, в итоге проиграли. Они сделали ставку на Литву, видя в храбрых ее князьях своих союзников. Но, увы, литовцы преследовали собственные цели.

Литовский князь Тройден был достаточно самостоятелен по отношению к Руси, а с немцами вел тяжелые войны. Только это и помешало ему захватить Черниговщину или Киевщину под знаменем борьбы с татарами. Немцы извлекли уроки из Раковорского побоища и на Русь какое-то время не совались, но балтов атаковали отчаянно.

В начале 1274 года ландмагистром Ливонии сделался Эрнст фон Расбург (или Расборг, 1274–1278). Он выстроил великолепный замок Динабург, ставший оплотом немцев на Двине и перекрывший торговый путь по этой реке. Время было выбрано на редкость удачно: Тройден пытался завоевать Смоленск, чтобы заполучить ресурсы этого княжества и использовать в борьбе с немцами.

Но литовский князь просчитался. Смоленская община испугалась Литвы. Среди смолян царил, конечно, разброд. Кто-то хотел сохранить свободу, кто-то – готов был покориться Тройдену как поборнику ложно понимаемой «русской идеи», а кто-то искал другой выход. Он оказался весьма необычным. «В тот же год ходили татары и князи русские на Литву, – сообщает В. Н. Татищев, – и воевав, возвратились со многим пленом» (История Российская. Т. 3. С. 37). За этой скупой фразой – важное событие. Смоленская община добровольно признала власть хана Золотой Орды, только бы не покориться Литве. Смоленск это в итоге не спасло. Какое-то время княжество действительно защищали ордынцы. Этой защиты хватило на два-три поколения. Но смоляне платили дань в Орду, слабели, их земли частью дробились и отпадали, частью входили в состав растущего Московского княжества. В XIV веке в Орде началась смута-замятня, Смоленск обрел независимость, но тотчас стал жертвой Литвы. Он воссоединился с остальной Русью лишь в 1514 году, да и то не навсегда, ибо был утрачен во время московской Смуты (1609) и угодил во вражеское подданство еще на четыре с лишним десятка лет. Но так или иначе, признание Смоленска данником Орды уберегло город на какое-то время от литовского завоевания. Вывод из этой истории только один: русичи в XIII веке были дезориентированы окончательно. Кто враг и кто друг? Литовцы? Татары? Немцы? Наступило время неопределенности и ломки морали. Казалось, всё было можно, чтобы спасти себя и общину. Друзья и враги менялись местами.

Потерпев неудачу под Смоленском, Тройден перенес действия на запад, развязав войну с Галицией и Волынью.

В Галиции в результате заигрываний с русичами и западными колонистами, приглашенными на Русь, вокняжился Лев (1269–1301) – один из сыновей Даниила. Это был очень своеобразный русский – западник и предельно циничный прагматик. Лев покорился монголам, хотя мечтал о союзе с западными властителями. Не исключено, что он хотел подчинить поляков и создать эфемерное царство славян. «Пересидев» рано умершего Шварна, Лев получил западную часть Волыни с сильной крепостью Холм и Галицию. При этом он утратил Литву.

Детали кризиса Западной Руси изложены нами в биографии Даниила Галицкого. Работа содержит несколько новых выводов, которые могут не понравиться ни ортодоксальным российским историкам, привыкшим относиться к Даниилу с пиететом, ни тем более украинцам. Мы показали, как Западная Русь превращается в сателлита Европы, а несколько ключевых решений Даниила способствуют этому.

Возможно, ошибками соседа воспользовался Тройден. Н. М. Карамзин рисует его образ мрачными красками, что естественно для историка-монархиста. «Преемник Шварнов, свирепый Тройден, несколько лет быв союзником Даниловых сыновей, нечаянно взял Дрогичин и безжалостно умертвил большую часть жителей», – пишет ученый под 1275 годом.

В этом сообщении многое требует пояснений. Во-первых, Дрогичин – это самый западный город Волынской земли. Сейчас территория, на которой он расположен, входит в состав Польши. Но и в XIII веке он был населен, да простят нам вольность выражения, сторонниками «европейского выбора». Не нужно считать эти слова модернизацией. Суть межэтнического соперничества и конфликтов не изменилась с XIII столетия. Пружины процесса остались те же.