обратился к нему наиб. – Он как раз ехал тебе навстречу с ночной стражей. Надеюсь, тебя привело сюда то же, что и его.

– Зачем он приезжал? – насторожился купец.

– Привозил долг. Как добропорядочный заемщик, он не стал тянуть с расплатой до завтра.

– Нам нужно поговорить наедине.

– Это мои друзья! – беспечно отмахнулся Злат. – Можешь отдать деньги при них.

– Денежные расчеты – дело щепетильное, – поддержал купца Туртас. – Лучше проводить их без посторонних глаз. Пойдем, Илгизар.

– Наримунт сбежал! – зашептал Авахав, страшно выпучив глаза, едва они остались наедине.

– Далеко не убежит. Он знает кипчакский?

– Нет.

– Тем более. Кругом заставы и караульщики.

– Ты поручился за его безопасность!

– С ним и было все в порядке, пока я оставался рядом. Самим нужно было крепче сторожить своего пленника. Или ты подозреваешь, что я устроил его побег? Да успокойся ты! Куда он денется? Посидит до утра в кустах, что потом? Если в ближайшее время не попадется, объявим по заставам и караульщикам. Пусть только Алибек объявит о нем нашему эмиру. Ведь это его пленник?

– Нельзя поднимать шума! – отчаянно зашептал Авахав. – Понимаешь? Нельзя! Ты можешь сам потихоньку объехать заставы и караулы?

– Ты меня в свои дела не впутывай! Сбежал важный пленник. Это дело государственной важности. А я должен его держать в тайне? От кого? Уж не от сарайского ли эмира? Его я обязан уведомить об этом завтра же утром.

Повисла гнетущая тишина. Авахав долго сверлил невозмутимо улыбающегося Злата ненавидящим взором, потом злобно зашипел:

– Послушай меня внимательно, Хрисанф Михайлович! Если ты сделаешь это, то я заявлю, что ты и устроил похищение Наримунта. В сговоре со своим соплеменником и единоверцем Алексием из Москвы. А эмир Алибек потребует его задержания и обыска. Ведь он исчез после встречи с вами.

– Надеюсь, Алибек сделает это заявление лично. Я обязательно хочу его услышать. Не каждый день можно увидеть могущественного эмира в роли скомороха. Пусть явится в диван-яргу и потребует ареста монаха и обыска в резиденции епископа. Там сегодня как раз слушали одного юношу, который по неразумию вломился на праздничное моление евреев. Меня обуревали при виде этого самые разные чувства. Но зависти среди них не было. Что касается моей веры или моих родителей… Для хана, эмира и остальных я монгол. Поэтому я имею право носить монгольскую одежду и знаки отличия. Так что ты поосторожнее шлепай губами насчет моих соплеменников. Одному такому яргучи велели набить рот камнями. А теперь пошел вон отсюда! Пока я не осерчал.

XXIV. Черные дела

День забот закончился, и в свои права вступила ночь с ее тишиной и покоем. Можно было никуда не спешить, ни о чем не заботиться, а просто лежать на лавке, укрывшись овчинным тулупом и заложив руки за голову. Туртас ушел в свою келью, Илгизар давно мирно сопел у дальней стены, отодвинувшись от огня. Было так тихо, что доносились постукивания караульщиков где-то вдалеке. Вместе с людьми ушли тени. Теперь пламя ровно освещало стены, край стола, пучки сухой травы под крышей. Стало спокойно и хорошо, как когда-то в детстве. «Сверчка бы еще… – размечтался Злат. – Туртас рассказывал, в Китае их держат, как у нас певчих птиц. Иной раз любители немалые деньги платят».

Так вот и приходит старость. Хочется слушать сверчка, грустные песни. Сердце размягчается. Сначала пожалел златовласую ведьму, теперь вдруг стало жалко этого незадачливого конокрада. Представилось, как ему сейчас несладко. Один, в чужом краю, среди чужих людей, говорящих на непонятном языке. Какие дерзость и отчаяние должны были смешаться в его душе, чтобы он решился на побег? В никуда, в кусты. Лишь бы на волю. Подальше от тех, кто тобой помыкает и распоряжается. Привыкшему повелевать это особенно тяжело. Зато очень полезно испытать на своей шкуре, что такое неволя. Может, великий Чингисхан потому и покорил полмира, что в молодости походил с колодкой на шее?

Злат понимал, что помочь отважному юноше не в силах. Разве что не выдавать его Алибеку? Доложить эмиру, пусть тот спросит самого хана. Понятно ведь, чего так испугался Авахав: боится выпустить добычу. Пока пленник в руках крымского наместника, сурожские купцы из его окружения могут рассчитывать на свою долю. Они и подбили эмира на тайные переговоры с Москвой. Если весть об этом выплывет из-под спасительного покрова закулисья, еще неизвестно, как к этому отнесется Узбек. Литовские дела его, судя по всему, сейчас мало интересуют. Иначе он не оставил бы такого ценного пленника в руках наместника Крыма. Однако это вовсе не значит, что тому позволено распоряжаться им по своему усмотрению.

Дернула же нелегкая связаться с этим московским посланцем! Теперь и сам оказался замешан в его тайной возне. Раньше Злата все это никаким боком не касалось.

Правда, московский князь Иван Данилович, когда бывал в Сарае, неизменно присылал наибу подарки. Присылал щедро, не по чину, явно давая понять, что дарит как своему. То связку отборных куниц, то дорогое тонкое сукно. Ни с какими просьбами или делами никогда не обращался. Да и виделись всего один раз. Злат проходил мимо московского князя, который стоял с боярами перед ханским дворцом. Не очень близко и проходил. Как вдруг услышал приветливое: «Здрав будь, Хрисанф Михайлович!» Злат вежливо поклонился и пошел дальше. Подумалось, что кто-то ведь указал князю потихоньку на него, а тот посчитал нужным привлечь его внимание. Знаю, мол, я тебя, брат, помню, какого ты роду-племени, какой веры.

Стало тогда отчего-то не по себе. Словно холодок пробежал по спине. Вспомнилось сразу, что московские дела в Орде все чаще кровавые, недобрые. Или просто Злату не везло – он только таких касался?

Не зря северные края называли полуночными странами. Ветра оттуда дули холодные, люди приходили суровые и безжалостные. Даже ханы никогда не бывали в своих северных улусах. Один Тохта как-то собрался, да не доехал.

Монголы не любили эту огромную страну, покрытую чуждыми им лесами, в которых нет пути вольному всаднику, а за каждым деревом может притаиться смерть. Глухи и опасны тамошние тропы, так же запутаны и непонятны тамошние дела. В них никто никогда даже не пытался разобраться. Оставили их тамошним князьям, обложив их данью да время от времени вызывая в Орду за ярлыком или на суд.

Когда-то давным-давно ханы, обустраивая собственный улус на краю расползавшейся Чингисхановой державы, пробовали обустраивать и свои северные владения. Посылали туда переписчиков, Менгу-Тимур отправлял армию для защиты границ от посягательства соседей-рыцарей. Жаловали князьям монгольские халаты, поили их драгоценным